9. Цена на равновесие

Цифра из газеты: на приобретение покупок население Советского Союза тратит 65 млрд человеко-часов в год. Это не считая потерь времени на поиски нужного товара. Ясно, что на оформление самой покупки уходит не так уж много времени, главное - стояние в очередях. Если пересчитать на годовой фонд рабочего времени, получается, что 35 млн человек у нас постоянно "работают" в очередях. С чем сопоставить затраты трудовых ресурсов на эту "отрасль" народного хозяйства? Заглянем в справочник. Наука и научное обслуживание-4,5 млн человек. Не потянет. Строительство -11,6, транспорт-10,8, сельское хозяйство -12,0 млн. Даже все три отрасли вместе не занимают столько людей, как очереди. Промышленность- только она сопоставима: 38 млн. Из них рабочих - 31,3 млн.

Такая вот сложилась пропорция: 31 млн стоит у станка, 35 млн - в очереди. Одной этой потери достаточно, чтобы объявить очереди всенародную войну. Однако из-за очередей и неразрывно связанных с ними товарных дефицитов мы теряем гораздо больше. Часть потребностей не удается удовлетворить вообще, даже с очередью,- эта потеря ощущается людьми еще острее, чем излишняя потеря времени на покупку. Ведь есть немало потребностей совершенно неотложных, будь то лекарство или квартира, обувь или учебник. При достигнутом у нас уровне жизни многие люди остро воспринимают и невозможность удовлетворить потребности не первостепенные или даже мнимые - в этот разряд в разное время попадали автомобили и дубленки, телевизоры и мебельные "стенки", книги и джинсы, модные диски и ковры - таким потребностям нет предела.

Из дефицитности, как бабочка из куколки, неотвратимо вылезает спекулянт и взяточник. Цена, которую он способен заломить, не знает предела, и немало людей идет на преступление, чтобы добыть деньги для приобретения желанной вещи у спекулянта. Ну а сам спекулянт вместе с торговыми и иными деятелями, поставляющими ему товар,- это носители капиталистических отношений в их самой откровенной и примитивной форме, и к ним в полной мере относится рассуждение, цитированное еще К. Марксом, о том, что нет такого преступления, на которое не пойдут они ради скольких-то процентов прибыли. "Дела" последних лет - узбекские, ростовские, мосглавторговские и иные - вновь напомнили нам об этом.

Эти "дела" показали и другое: для сохранения власти над "дефицитом" (а иногда и для создания дефицитности при достаточности товара) спекулянты и взяточники нуждаются в аппарате насилия, а потому нередко стремятся купить работников государственного и даже партийного аппарата, делясь с ними доходами и переводя их в один разряд с собою.

Партией взят курс на очищение от этой нечисти. Но ясно, что надо уничтожить и почву, на которой она расцвела, экономическую почву. Вспомним серию репортажей в "Известиях", показавших, что трезвому клиенту по-прежнему опасно настаивать на защите своих прав в московских ресторанах, поскольку ресторанные дельцы связаны с коррумпированными работниками милиции. И это было уже после трегубовского дела!

На все эти "дела" можно и нужно взглянуть не только с узкоправовой или экономической стороны, но и с социально-политической. Раз не всякий товар можно купить за деньги, значит, законное распределение по заработанным деньгам разрушается. Это подрывает и саму оплату по труду. Теряет смысл общепринятое понятие реального дохода. Ведь этот доход статистика исчисляет, сопоставляя номинальные доходы с официально установленными ценами "потребительской корзины" основных товаров и услуг. Реальный доход как статистическая величина перестает совпадать с доходом, реальным в житейском, практическом смысле: тем доходом, который можно реализовать. Поскольку реальны в конечном счете нужные нам вещи, а не дензнаки, подлинное распределение доходов при дефицитности складывается не по зарплате, а по доступу к вещам, следовательно, не по труду. Здесь уже начинается подрыв главного принципа социалистического производства, подрыв социалистических производственных отношений. Спекулянты, взяточники и казнокрады, вполне справедливо осужденные по статьям Уголовного кодекса, в смысле социально-экономическом являются еще и носителями отношений эксплуатации, в смысле политическом - носителями контрреволюции. Именно так определял им подобных Ленин. Воевать с ними нужно всеми средствами, и самое главное - отнять у них экономическую почву.

Для этого недостаточно обладать честностью, смелостью, решительностью, настойчивостью. Кроме этих совершенно необходимых качеств требуется еще понимание экономических и социальных процессов, механизма их взаимосвязей.

Знаем ли мы, что такое дефицит? Как и почему возникает очередь? Случай не такой уж редкий в общественной жизни: то, что, кажется, известно всем, с чем повседневно сталкивается каждый из нас, укрыто толщей предрассудков массового сознания, и эта толща искажает реальные явления и их взаимосвязи. Бывает, менее всего известно то, что известно всем.

Старшие поколения родились и вырастали с карточками: гражданская война, первая и начало второй пятилеток, Отечественная война и два с половиной года после нее. Тогда сложилось в массовом сознании и отвердело представление о товарном дефиците как о нехватке абсолютной: предметов первой необходимости, вплоть до хлеба, было не только меньше платежеспособного спроса, но и меньше физиологической потребности. В войну потеря карточек могла означать голодную смерть. Дефицитной в абсолютном смысле была и вся последующая цепочка воспроизводственных связей: предметов потребления не хватало потому, что не хватало средств производства для их выпуска. Видя сегодня на поверхности явлений как будто бы то же самое - отсутствие искомого товара на прилавке,- мы редко задумываемся над тем, что дефицит черной икры или даже хороших цветных телевизоров - нечто иное, чем отсутствие галош и школьных тетрадей. Как и в прошлом, сознание выстраивает от привычного явления жизни к его первопричинам примерно такую логическую цепь: одна из главных наших неприятностей - очередь, причина очереди - дефицит товаров, причина дефицита - недостаточное производство, причина недостаточного производства - ограниченность социально-экономическими, а то и политическими обстоятельствами. При таком рассуждении дефицит и очередь если и не оправдываются, то признаются объективно обусловленными самой нашей жизнью.

И хотя все больше фактов вступает в противоречие с этой некогда верной схемой, она сохраняется и поныне, причем не только на бытовом уровне,- на нее в большой степени опирается хозяйственная практика, от нее не вполне отказалась и экономическая теория.

Попытаюсь показать, во-первых, что очередь во многих случаях не связана с дефицитом и, если вдруг все дефициты будут преодолены, но существующие экономические отношения сохранятся, очередь не исчезнет из нашей жизни; во-вторых, что дефицитность сегодня мало связана с недостаточным производством: некоторые дефициты могут быть преодолены без расширения производства, а иные, напротив, нельзя преодолеть никаким реально мыслимым расширением производства - нужны и другие меры...

- Зачем же пан купил масло в другом магазине, ведь оно есть у нас?

Все ясно. Пока я укладывал в портфель только что купленную корзиночку клубники, продавщица заметила там бутылку подсолнечного масла. Зеленную лавку я миную каждый день по дороге домой, мы знакомы уже года два, и только поэтому продавщица позволила себе мягко попенять на мое непостоянство - как своему клиенту. Да, неудобно, но я же не знал, что так получится. Мой путь с работы - от центра пражского района Дейвице к его окраине - пролегает сначала мимо большого магазина самообслуживания, где выбор простой, но самый универсальный. Туда я захожу непременно, потому что там можно сделать покупку быстрее всего. В зеленную я сегодня не собирался заходить, потому и взял масло в "самообслуге" (так это именуется по-чешски). Да вот соблазнился увиденными на витрине ягодами и забежал. Специализированные магазины - хлебный, мясной, рыбный, зеленной, молочный - выстроились на протяжении двух кварталов, примыкающих к "самообслуге". В этих магазинчиках на каждую покупку расходуется чуть больше времени, потому что самообслуживания нет. Но зато здесь мной займутся, могу выбрать кусок по вкусу и любого размера. В рыбной, скажем, лавке могу взять карпа целиком - его при мне выловят живого из садка. Могу попросить тушку - это обойдется подороже. Могу взять одно филе - это еще дороже, зато дома останется только бросить его на сковородку. А могу купить карпьи головы - цена их почти символическая, на сковородку бросать нечего, но отменная уха получится почти задаром.

В специализированные я захожу не каждый день. Но, пробегая мимо, бросаю взгляд на витрины. Они здесь не для украшения, а для информации, и я, не заходя в магазин, знаю, что сегодня в мясном и что в зеленном.

А возле самого дома в тихом пражском переулке, где довелось мне некоторое время жить,- последний магазин на ежедневном пути. Я стараюсь все покупки сделать до него, потому что в пиковое время, после работы, здесь я рискую простоять минут пятнадцать в очереди. Сюда больше ходят пенсионеры и домохозяйки из окрестных домов. Я захожу в него разве что по субботам, а если в рабочий день, то рано утром, до завтрака, если вдруг обнаружу, что накануне забыл что-то купить. Здесь ни специализации, ни самообслуживания, и я поначалу не понимал, почему здесь не выстраивается длинная очередь. Потом понял: дело не в одном этом магазинчике, а во всей совокупности торговых заведений района, в их размещении и распределении функций между ними. Большие "самообслуги"- ближе к центру района, где станция метро, пересечение трамвайных и автобусных путей. На лучах главных магистралей - специализированные магазины. А в глубине кварталов, в тихих переулках - магазинчики, подобные тому, что возле нашего дома. "Самообслуга" в центре принимает на себя главный поток покупателей, едущих с работы, и выпускает успокоенными ручейками: у кого сделаны главные покупки на сегодня, у кого - все. В итоге за повседневным товаром не приходится ходить специально, его легко купить между делом, попутно.

Магазинчик возле дома открывается в шесть часов утра. Но уже в пять там движение: перед открытием непременно привозят свежее молоко и хлеб. Часам к одиннадцати молока здесь, пожалуй, уже не возмешь: маленький магазин не рискует заказывать много. Молоко, не распроданное сегодня, завтра можно будет отпускать только с уценкой. Так что если вы припозднились, идите чуть дальше, в молочную лавку. После обеда молока и там может не быть - тогда идите до большой "самообслуги". Она держит молоко весь день и уж обязательно - вечером, когда люди идут с работы.

Многое нравилось мне в чехословацкой торговле - и продуманное размещение магазинов, и специализация, удобная для покупателей, а не для торгового ведомства, и богатый выбор товаров. Но чаще всего вспоминаю продавщицу из зеленной лавки, которая сожалела, что я сделал покупку не у нее. Пражский продавец ждет покупателя, хочет видеть его у себя, хочет обслужить - вот чему я не уставал удивляться. Все прочее - и внимательность, и терпение даже при капризах покупателя, и высокая квалификация - лишь следствия этого главного обстоятельства. Покупатель нужен продавцу, а не наоборот. В Праге (впрочем, и в Будапеште, и в Берлине, и в Белграде) приезжему при незнании языка труднее всего заходить в маленькие магазины, где оказываешься один на один с продавцом. Не умея объясниться, хочешь сначала высмотреть нужный товар, чтобы потом ткнуть в него пальцем, но тамошний продавец не дает осмотреться. Вскакивает, как заведенный, летит навстречу покупателю - он к вашим услугам, говорите, что вам угодно.

Но вот:

- Что это сегодня покупателей так много? И когда им конец будет?

Эту реплику я услышал тоже в магазине возле дома. Только не в Праге, а у нас в Москве. Если сделать замечание милой девушке, сидящей за кассой универсама, она удивится и даже обидится. Разве она вам нагрубила? Она вам вообще ни слова не сказала. Ее громкие слова были обращены к подруге у соседней кассы, и она ни секунды не задумывалась о том, что их слышит вся очередь - десятки людей разных возрастов и положения. Она их искренне не замечает. Так она приучена, такая у нее привычная ориентация.

Не одна эта продавщица, вся торговая система выработала стойкую исходную позицию - спиной к покупателю.

На юго-западе Москвы - там, где от Севастопольского порспекта отходит Болотниковская улица,- несколько лет назад вырос универсам "Диета". Это строение невозможно описать без превосходных степеней: не магазин - завод, во всей Праге подобного гиганта не найти. Я шагами мерил: добрая треть гектара под основным зданием да еще второй этаж, еще технический корпус, набитый оборудованием, хозяйственный двор, подъездные пути. Тринадцать касс только в основном зале самообслуживания, еще три рабочих места в зале овощных товаров, не менее шести - в залах второго этажа да там же - просторное кафе. Подарок покупателю - так это именуется в иных парадных реляциях.

А мне, покупателю, досадно. Еще со школы помню, что социалистическое государство по самой своей природе не делает подарков трудящимся. Не может делать, потому что наше государство - это мы и есть. Оно, государство, само никаких материальных благ не производит, оно только более или менее рационально распоряжается тем, что производят трудящиеся. В данном случае огромные деньги, вложенные в этот торговый дредноут, по сути, выброшены на ветер. Спросили бы покупателей - они наверняка распорядились бы этими деньгами лучше.

В Москве ведь в целом не хватает торговых площадей - это тоже один из дефицитов. Чтобы устранить его быстрее, надо разумно использовать имеющиеся площади и деньги на постройку новых. Большие магазины самообслуживания - самые дорогие постройки - окупаются лишь там, где можно использовать их огромную пропускную способность, прежде всего у станций метро. Но в этом, например, районе у всех окрестных станций-"Профсоюзная", "Новые Черемушки", "Калужская", "Нахимовская" - покупателей встречают небольшие или средние магазины без самообслуживания, а кое-где и вовсе никаких магазинов нет. А грандиозная "Диета" поставлена в глубине жилых кварталов, на максимальном удалении от всех этих станций метро. Покупки между делом, по пути домой с работы, здесь исключаются. Двигаясь от метро, покупатель зайдет в первый магазин на пути к дому и не рискнет отложить покупку до последнего, даже очень удобного: а вдруг там не окажется нужного товара?

Из имеющихся касс в главном зале новой "Диеты" обычно действуют три. Ради такого результата можно было построить магазин вчетверо меньше, а то и вовсе ничего не строить: в двухстах шагах, на Севастопольском проспекте, давно стоит магазин самообслуживания поскромнее, там обычно работают две кассы, хотя есть и третья; а в Праге в магазине такой площади наверняка разместили бы все шесть.

Равнодушие к использованию торговых площадей - самый наглядный обвинительный акт экономическому механизму торговли. Два года был закрыт на ремонт универмаг на улице Гарибальди. Два года был закрыт "Колобок" - некогда прекрасный фирменный магазин объединения "Молоко" на Профсоюзной улице с кафе-молочной на втором этаже. Закрыт якобы на ремонт, но когда бы я ни проходил мимо - не видно было внутри ни души. А после "ремонта" на месте торгового зала, где можно было купить молочные продукты, обнаружилось кафе-мороженое. Неторопливые ремонты - тайна торговой сети. Ведь каждый день тысячи людей несут в магазин свои деньги. Значит, день простоя - потеря тысячных доходов для торговли. Но вот магазин закрыт не день, не месяц - год, другой. Может быть, он не нужен? Но тогда зачем строят еще и еще? Может быть, больше нечего строить?

А неподалеку, на Нахимовском проспекте, снова загадка. В большом магазине хозтоваров один зал из двух закрыт уже несколько лет просто так. Закрыт, и все. "Ничего не поделаешь,- объясняет мне всезнающий знакомый,- некому торговать, не хватает людей". Но нашлись же люди, чтобы построить, скажем, полупустую "Диету". Не один, не два - десятки людей с зарплатой повыше, чем у продавца. И еще сотни людей снабжали их материалами, механизмами.

"Нечем торговать, нет товаров",- толкует другой всезнающий. Куда же они подевались, ведь года три назад полны были оба зала? Засуха пала на хозтовары посреди нашего индустриального города? Впрочем, в магазинах сантехники, стройматериалов и сейчас не протолкнуться. Товаров там не избыток, но еще острее не хватает торговых площадей. А здесь эта самая площадь пустует. Зато торжествует специализация. Сантехникой торгуют на всю Москву четыре магазина. По расчету на количество обслуживаемых жителей (даже не считая миллионов приезжих) это все равно, что четыре магазина на всю Болгарию или два на всю Норвегию... Сантехника и прочие хозтовары принадлежат одному торговому ведомству. Почему в одних густо, а в других пусто - еще одна загадка.

На что же ориентированы планирование и организация торговли? На то, чтобы преодолевать, смягчать объективные нехватки, или на то, чтобы усугублять их? На то, чтобы лучше использовать имеющиеся немалые ресурсы, или на то, чтобы требовать все больше у государства, не заботясь об отдаче?

О часах работы магазинов и говорить нечего. Продовольственные открываются в девять, в лучшем случае- в восемь. А ведь было время, когда молочные открывались в семь и можно было забежать туда до работы. А обеденные перерывы! Это не только не используемые в самый горячий час площади, но издерганные нервы покупателей и продавцов. При желании вполне можно устроить скользящий график для обеденного времени продавцов, и не закрывать весь магазин. Но нет желания...

Шандора Дэмиана мне удалось увидеть за несколько месяцев до того, как он покинул свою торговую "империю". Осенью 1986 г. он стал директором одного из только что созданных в Венгрии коммерческих банков, а мы встретились весной, когда он еще был генеральным директором кооперативного объединения "Шкалакооп". Лет за десять до того две сотни кооперативов - в основном потребительских, а также производственных- сложились и создали паевое торговое объединение "Шкалакооп". Оно построило универмаг в столице - один из крупнейших и, на мой взгляд, лучший в Будапеште. Сейчас объединение имеет около семи десятков универмагов по всей стране, в Будапеште построило второй универмаг, создало систему магазинов модных товаров "Ш-модель", а в те дни, когда мы встретились с Дэмианом, завершало покупку прогоревшей столичной фирмы, торгующей овощами, и одновременно вело нашумевшую в прессе "помидорную войну",- импортировав партию тепличных помидоров, сбивало цены на них, вздутые зимой перекупщиками.

- Вы что думаете, у капиталистов не бывает перебоев в торговле? - напористо говорил Дэмиан.- Бывают. Но они устраняют дефицит за месяц-другой, а у нас, в социалистическом плановом хозяйстве, для этого требуется год.

"Год? Ну и оптимист",- подумал я. Наверное, сомнение отразилось на моем лице, но Дэмиан истолковал мою реакцию превратно и принялся горячо убеждать во вредоносности дефицита. Что ж, ему, видевшему прилавки многих советских магазинов, легко было составить самое нелестное представление об уровне экономического мышления в нашей стране. Скоро я заметил, что он пересказывает основные тезисы "Экономики дефицита" - книги академика Яноша Корнай о закономерностях нехозрасчетного варианта социалистического хозяйственного механизма, написанной в 1970 г., переведенной на многие языки, но в Советском Союзе тогда еще не изданной. Что было делать? Пришлось сказать, что я совершенно согласен с высказанными мыслями и что они вполне соответствуют тому, что писал профессор В. В. Новожилов в статье "Недостаток товаров", опубликованной в Советском Союзе впервые в 1926 г.

Дэмиан выхватил ручку:

- Как вы сказали? Новожилов? Найду.

После этого стали обсуждать торговую ситуацию. Дэмиан был встревожен: в ассортименте универмагов "Шкалы" сейчас "всего" 79 тысяч товарных позиций. В лучшие времена, в 70-е годы, бывало 113 тысяч. Сказывается ограниченность импорта, вызванная внешней задолженностью страны. И снова загорячился:

- Почему у вас такая неповоротливость? Приезжаю в Кишинев, иду в универмаг - затоварены холодильниками, а у нас их как раз не хватает. Мы же затоварены кожей, дубленками. Предлагаю директору универмага обмен - я могу, он не может.

Мне нечего сказать. Приоритет советской экономической науки в разработке теории вопроса я еще могу отстоять, но как быть с практикой? Как быть с укоренившейся у нас незыблемой уверенностью в том, что торговля не виновата, если нет товара? Виновата: надо уметь искать. Например, тысячи видов промышленных отходов, выбрасываемых на свалку или отправляемых в утиль,- на самом деле нужные людям товары. Тысячи других изделий промышленность может без особых трудностей произвести, но не получает заявок торговли.

Впрочем, сами-то торговые работники прекрасно знают, что их ссылка на недостатки производства - всего лишь отговорка. Сколько бывает случаев, когда производство предлагает товар, нужный покупателю, а торговля его не берет. Вспомним хотя бы сообщения "Известий" о том, как московская торговля отказывалась принимать отборную морковь у подмосковных колхозов, а в магазинах хорошей моркови не было, на рынках запрашивали втридорога.

В недавно ушедшие времена иному читателю, пожалуй, нелегко было разобраться в причинах прохладного к нему отношения промышленности и торговли. Добрую четверть века наша публицистика пыталась выполнять непосильную для нее задачу: конструировать рациональный хозяйственный механизм.

Обстановка гласности в корне изменила ситуацию, июньский (1987 г.) Пленум ЦК, приняв основные документы реформы, снял саму проблему. Публицистика возвращается к своему прямому делу: показывать обществу картину его собственной жизни, будить общественную мысль, ставить новые вопросы, разъяснять найденные наукой решения. Благодаря этому мы можем не возвращаться здесь ко многим спорам, занижавшим публицистов-экономистов долгие годы. Нет больше вопроса о приемлемости товарно-денежных отношений при социализме, послужившего в свое время поводом для стольких политических ярлыков. Не надо доказывать необходимость коллективного подряда, из-за приверженности которому в 70-е годы умер тюрьме казахстанский новатор Худенко. Нет больше спора о необходимости в колхозах подсобных промыслов - тех самых, из-за которых многие талантливые председатели колхозов лишались должностей, партбилетов, а порой и свободы. Признана законами индивидуальная и кооперативная трудовая деятельность, за которую, бывало, и ратовать не удавалось: не печатали.

Конкретно-экономические споры отходят на задний план нашей публицистики. Зато социально-политические становятся, как никогда, актуальными. Именно с этой, социально-политической точки зрения хочется подвести итог и принятым в последние годы экономическим решениям. Самое главное, на мой взгляд, заключается в том, что из производственных отношений решено устранить фигуру, которой еще Чернышевский дал замечательное по точности наименование: сторонний ценовщик.

Десятилетия были отданы безнадежным попыткам вдохнуть жизнь в систему, рассчитанную на то, что плановик "сверху" запланирует, учетчик "сбоку" строго проверит, а сам труженик (и тот, который производит, и тот, который покупает произведенное) останется лишь старательным исполнителем, не проявляющим инициативы и свободным от собственных интересов. Сколько чернил изведено в одной только борьбе за "самые лучшие" показатели плана, "спускаемого" предприятию "сторонним ценовщиком"!

Экспериментально доказанная непригодность новоизбранных показателей не смущала сторонников такого подхода - изобретались сверхновые. Вынужденная замена научного исследования публицистическим наряду с положительной стороной - демократизмом - имела и отрицательную: неизбежное проникновение дилетантизма. Не того счастливого дилетантизма, который присущ людям разносторонних способностей, свободным от устаревших знаний,- нет, унылого дилетантизма людей, может быть, и обладающих дипломами о специальном образовании и учеными степенями, но не умеющих понять реальный механизм экономической и социальной жизни. Точнее, не желающих его понимать, потому что понимание потребовало бы отказа и от научных догм, на которых построены тома прежних трудов, и от некоторых жизненных удобств. Это не дилетантизм незнания, а дилетантизм нежелания знать, подменяющий подлинные механизмы упрощенными схемами.

Один из любимых приемов ученых дилетантов такого рода - изобразить хозяйственную жизнь чем-то якобы примитивно простым, поддающимся управлению прямому, как поворот руля в шлюпке: повернул направо - поехало направо. Так родилась и знаменитая концепция "натурального" планирования: "сторонний ценовщик" решил, что нужна такая-то вещь,- предпишем предприятию выпускать вещь, и никаких стоимостных показателей. О непригодности этой концепции написано много, в том числе и в этой книге,- повторяться не стоит. Время от времени оживает еще и другая идея: создавать план предприятия в "трудовых единицах", непосредственно измерять трудовые затраты. Опять главный вопрос: кто и зачем планирует - подменяется придаточным: как планировать. И снова игнорируется реальный опыт.

Ведь было и есть планирование, по своей сущности очень близкое к "трудовому". Когда, скажем, вертолетчикам дают план по налету часов: чем больше висел в воздухе, тем лучше, а сколько работы выполнил- не имеет значения. Такое же "планирование" выгоняет на улицу поливальные машины в дождливые дни. А для снегоуборочных придуман усовершенствованный вариант: максимальный километраж пробега при минимальном расходе горючего. Такой результат можно получить лишь в одном режиме: катаясь по чистым тротуарам.

Здесь вполне очевидно сходство с принципами "трудового планирования": планируются, стимулируются и учитываются не результаты труда, а его затраты. Эта самая тяжелая и опасная ошибка экономистов - смешение затрат и результатов - распространена гораздо шире, чем принято думать. В таком направлении работает не только ведомственное мышление экономистов коммунального хозяйства. На том же принципе строится и планирование громадных отраслей производственной сферы. Не случайно, например, подвергается в последние годы такой дружной общественной критике Минводхоз, и не случайно работники этого ведомства столь ожесточенно сопротивляются переменам и защищают наиболее расточительные проекты. То, что для общества - затраты, для этих ведомств- результат, и чем больше средств получили они и израсходовали, тем больше им ведомственного почета и вознаграждения. В этой системе экономических координат не кажется странным поощрять за количество израсходованной воды, а не за полученный урожай, за размеры каналов для переброски вод, а не за экономию воды и т. п.

В действиях Минводхоза слишком очевидно проглядывают интересы ведомства, десятилетиями привыкавшего работать так, а не иначе и справедливо опасающегося, что делать работу эффективную и общественно полезную будет труднее, а иным работникам и вовсе не по плечу. Значит ли это, что, одолев сопротивление ведомств (до чего еще ох как далеко!), общество решит свои экономические проблемы? Нет, задачи наши в перестройке гораздо сложнее. Переделывать и преодолевать потребуется и каждому из нас - самого себя.

XXVII съезд партии дал новое направление поискам. На основе его решений июньский Пленум выработал каркас системы, в которой решения будет принимать трудовой коллектив, а качество исполнения контролировать потребитель. Сохранится и плановик, ведущий централизованное планирование, но работа его изменится в корне. Это будет уже не "сторонний ценовщик", а, скажем так, совокупный хозяин общественного богатства, отстаивающий наши общие интересы перед нашими же частными.

От выработки и принятия основных положений такой системы к ее воплощению - долгий путь. На этом пути немало задач, объективно трудных по самой своей сущности - например, построение системы действительно полного хозрасчета. Есть задачи, еще не вполне ясные, требующие поисков научных и практических, например, надежное материальное обеспечение в условиях оптовой торговли. Есть задачи, решение которых вызывает сопротивление определенных категорий работников, например сокращение численности аппарата хозяйственного управления и изменение его функций. Все это вопросы, о которых много написано и еще немало нужно будет писать. Мы их минуем. Здесь хочу коснуться более болезненного - того, о чем пока не хотят и слышать многие честные люди, может быть, даже большинство.

Существуют ли действительно необходимые "неудобные решения"? Обозначим хотя бы пунктиром звенья логической цепи, ведущей к ним.

Итак, предприятия должны теперь не "сверху" получать планы по объему и номенклатуре продукции, а сами их составлять. Предполагается, что при этом экономические нормативы побудят их не бегать от работы, а искать ее: чем больше продукции или услуг продаст коллектив, тем больше его хозрасчетный доход, тем выше материальное благополучие каждого. А контролером качества и количества продукции, ее соответствия цене станет сам потребитель. Плохую или чрезмерно дорогую он не возьмет, ненужную не оплатит - вот и весь контроль, "сторонний ценовщик" не нужен.

По общей схеме это выглядит неплохо. Но все ли слагаемые схемы наличествуют в реальной жизни? Предполагается, например, бюрократический контроль за качеством, ассортиментом, ценой продукции заменить контролем со стороны потребителя. Но для этого потребителю нужна реальная власть - не административная власть чиновника, а экономическая власть покупателя, который может отдать свои деньги за товар, а может и не отдать. Нужна ситуация, которую экономисты именуют "рынком потребителя". А у нас сейчас ситуация, как правило, обратная: командует поставщик. Командует не по законному праву, а по экономической реальности: у потребителя нет выбора. Не нравится вам, к примеру, ростсельмашевский комбайн? Ну и будьте здоровы, можете жать серпом, другого комбайна наш рынок не предлагает. "Ростсельмаш" - фактический монополист.

Монополизм отравляет и губит самые благие начинания. Помню замечательное рождение ВАЗа два десятилетия назад. Как прекрасно все было задумано, как счастливо начиналось! Специалисты признали его лучшим автозаводом в Европе. По высокой производительности труда, по низкой себестоимости, по техническому уровню и качеству автомобиля завод не знал в стране конкурентов. Не знает и сейчас - в этом несчастье и его, и автолюбителей. Правда, немалая доля машин идет на экспорт, в том числе и на капиталистический рынок, а там конкуренция вполне реальная. Это заставляет вазовских конструкторов вертеться, создавать новые модели, обеспечивающие позиции на том рынке. Но внутри-то страны бояться некого. Это сказывается и на качестве изготовления машины, и, главное, на уровне сервиса, который компрометирует прославленный завод ежедневно и ежечасно во всех уголках Отечества.

С таким зверем, как монополизм, не справиться одним решением и каким-то одним видом оружия - нужно преследовать его всегда, везде и всеми средствами. Самое трудное препятствие в этой борьбе - дефицитность. Дефицит обеспечивает монопольную позицию всем поставщикам, даже если одну и ту же продукцию поставляют многие предприятия. Когда товара не хватает, потребитель закроет глаза и на низкое качество, и на безумную цену, и на нарушения условий поставки, лишь бы получить необходимое.

Ну-ка посмотрим, как теперь выглядит наша логическая цепь. Чтобы обеспечить достаток товаров, надо активизировать производство. Чтобы активизировать производство, надо изменить систему планирования и стимулирования, вместо планов "сверху" применить заказ потребителя. Чтобы заказ потребителя был действенным, надо уничтожить монополию производителя. Чтобы уничтожить монополию производителя, надо уничтожить дефицит. Круг замкнулся: чтобы уничтожить дефицит, надо уничтожить дефицит. Порочный круг - бегать по нему бесполезно, его надо рвать.

Экономисты кое-что знают о том, как рвать этот круг в сфере обращения товаров производственного назначения. Доказано, что здесь реальных дефицитов не так много, как кажется. В большинстве случаев беда наша - не слишком маленькое производство, а слишком большой спрос. Искусственно завышенный спрос. Не хватает и той продукции, которой производим больше всех в мире,- металла, нефти, цемента, удобрений, древесины и т. п. Не хватает, потому что расточительно используем, а расточительство идет от того, что многие покупатели платят, в сущности, не своими деньгами, а полученными от государства без серьезного экономического контроля. На миллиарды рублей продукции не хватает-и на сотни миллиардов лишней лежит на складах. Нужны финансовые меры, снимающие неоправданный спрос,- и многих искусственных дефицитов не станет.

Так обстоит дело с товарами производственного назначения. А с потребительскими? И здесь дефицит можно устранить двумя основными средствами: расширением производства и сокращением спроса. Но выбор способов сокращения спроса здесь гораздо меньше. Один из них - повышать цены. Долгое время наша наука и пропаганда утверждали, что можно обойтись одним средством преодоления дефицита: расширением производства. Стабильность розничных цен объявлялась неотъемлемым преимуществом социализма. Крепко держатся следующие стереотипы: во-первых, все дефициты можно преодолеть, расширяя производство; во-вторых, повышение розничных цен в любом случае противоречит интересам покупателей, в особенности низкооплачиваемых. На самом деле то и другое неверно. Чтобы убедиться в этом, рассмотрим для примера самый длительный и наиболее детально описанный из товарных дефицитов нашего времени: книжный.

Все-таки в удивительное время мы живем. События грандиозных масштабов проходят почти незамеченными широкой публикой. Надо бы всем остановиться, разинув рот, онеметь от удивления - а тут в лучшем случае газетная информация в несколько строк, не всеми замеченная. Вот, например, про "Гойю" не было, кажется, даже информации. "Гойя" Фейхтвангера в "макулатурном" издании вышел тиражом 3 млн экземпляров. Три миллиона человек отдали по 2 р. 90 коп. за скромно выпущенное издание (газетная бумага, картонная обложка) старого переводного романа - одной из многих книг одного из многих заслуживающих внимания писателей - хорошего писателя, но не Шекспира же в конце концов. Отдали, совершенно не задумываясь об этих самых 2 руб. 90 коп. Для них гораздо важнее было, что пришлось добывать и тащить 20 кг макулатуры, стоять с ней в очереди, и хорошо еще, что талон достался - другим не хватило.

Между прочим, в мои студенческие годы, в начале 50-х, нынешние 2 руб. 90 коп. составляли розно 10% месячной стипендии первокурсника Московского университета, иначе говоря, пропитание на три дня. Некоторые мои однокурсники жили на эти 29 руб. в месяц. Лично я в те годы о такой трате даже ради уважаемого мной Фейхтвангера крепко бы задумался. А "макулатурных" изданий тогда не было. Не требовалось. Книга не была дефицитом. То есть отдельные Дефицитные издания существовали. Западных авторов издавали маловато, некоторых советских знать не хотели. Но Книга как таковая в торговле имелась. Купить русскую классику не было проблемой. Сегодняшнему молодому книголюбу, пожалуй, трудно поверить, но у меня есть вещественные доказательства. Стоят на полке купленные в те времена по номинальной цене - есть пометки букинистических магазинов - гослитовский 6-томник Пушкина 1949-1950 гг., "огоньковский" 11-томный Тургенев 1949 г., 12-томный Чехов 1950-го, Щедрин-1951-го. Все это можно было купить без очереди и без спекулянтов, со средними студенческими возможностями - финансовыми и организационными. Стало быть, рынок был насыщен этими книгами. "Огоньковский" Лев Толстой 1948 г. по 75 коп. за том тиражом 75 тыс. экземпляров удовлетворил публику. А через тридцать лет сенсационная юбилейная подписка на 1 млн экземпляров 22-томни-ка прошла, как всякая современная подписка: словно корова языком слизнула тираж общей ценой около 45 млн руб.

Какой же ураган пронесся над книжным рынком? Что уничтожило книжную торговлю (потому что это ведь не торговля уже, если почти ничего из того, что хотелось бы, что нужно, купить нельзя)?

Почти все ответы на этот вопрос нельзя читать без улыбки. Кто-то нашел причину в гражданах, скупающих книги для украшения интерьера. Но такие были и в XIX в., а дефициту Книги нет еще и тридцати лет. И главное, разве существование таких покупателей может объяснить чудовищный обвал спроса? Другие видят причину в спекулянтах, скупающих книги для перепродажи. Но ведь сначала возникает дефицит - потом появляется спекулянт. Он, конечно, усугубляет дефицитность, но первопричина не в нем. Третьи корят читателей за нежелание будто бы пользоваться библиотеками. Но как ими пользоваться, если при сложившихся масштабах дефицита библиотечное дело дезорганизовано так же, как книжная торговля? На иную книгу или журнал и в библиотеке немыслимая очередь, а кроме того, "дефицит" из библиотеки крадут практически безнаказанно, потому что замена "утерянной" книги другой, менее дефицитной, или даже уплата библиотеке пятикратной стоимости вполне окупается для вора, который продаст ее за десятикратную цену.

Нет, истинные причины проще и грандиознее. Период разрушения книжной торговли (в основном в 60-70-е годы) включал несколько важных событий.

Во-первых, переход на всеобщее среднее образование. Как сообщала статистика, за 1966-1977 гг. среднее образование получили 45 млн человек - больше, чем за все предыдущие годы Советской власти. Ясно, что более грамотные люди больше читают. Во-вторых, после 1957 г. развернулось массовое жилищное строительство, и постепенно отдельная квартира превратилась из редчайшего исключения в преобладающую норму. Теперь есть куда поставить собственную книгу. И наконец, теперь есть на что ее купить.

Поинтересуемся: как изменился платежеспособный спрос? Вот данные статистики. Средняя месячная зарплата рабочих и служащих составляла в 1940 г. около 33 руб., в 1950-м- 64, в 1960-м -80, в 1970-м-122, в 1987-м -200 руб. Выходит, с 1950 г. (когда Книга в обычной продаже еще была) по сегодня средняя денежная зарплата возросла примерно втрое. Население страны увеличилось немногим более чем в 1,5 раза. А производство бумаги - в 5 раз. Годовой тираж книг, если считать по количеству экземпляров, увеличен более чем в 2,5 раза, а по объему (в печатных листах-оттисках) - почти в 3,5 раза. Тираж журналов возрос более чем в 18 раз (в экземплярах) или почти в 23 раза (в печатных листах-оттисках). Если еще учесть, что цены на книжную продукцию возросли, как минимум, вдвое, то и приведенные цифры надо удвоить, чтобы представить, во сколько раз больше этого товара (по общей стоимости) поглощает теперь рынок. Ясно, что в расчете на рубль зарплаты книг и журналов стало не меньше (по стоимости), а больше, чем тридцать - сорок лет назад. Конечно, есть за что критиковать бумажную и полиграфическую промышленность, они могли бы и быстрее увеличивать производство. Но эта критика не объясняет нашей загадки: меньше было книг - хватало, больше стало - не хватает.

Кстати: а сколько именно не хватает? Попыток хотя бы приблизительного счета в публикациях о книжном дефиците не видно. Ведь нужно знать - 5% не хватает до полного удовлетворения спроса или 50. Или 99? Можно ли это подсчитать? И как считать? Спрашиваю знакомого: предположим, в торговле имеется какого-то товара на 95% по отношению к спросу, т. е. до насыщения рынка не хватает 5%. В скольких магазинах из каждой сотни этот товар исчезнет с полок? Отвечает не задумываясь: в пяти магазинах исчезнет, в девяноста пяти останется. Говорю: не спеши, подумай, представь себе реально хотя бы собственное поведение после того, как ты обнаружишь отсутствие товара хоть в одном магазине. Подумал и говорит: во всех ста исчезнет.

Правильно: почуяв неустойчивость снабжения, покупатель начинает хватать товар про запас везде, где только встретит его, да и не всякий продавец поспешит выставить на прилавок то, что перешло в разряд дефицита. Будь нехватка хоть 5%, хоть 50 - товар исчезнет с полок повсюду, разве что случайно попадешь к моменту привоза. Значит, рассчитать размеры дефицита по частоте встречи с товаром невозможно. С точки зрения покупателя - а он судит по внешнему виду прилавка,- дефицит любого масштаба выглядит как абсолютное отсутствие товара. Не понимая, что сам своим естественным поведением создал эту абсолютность, покупатель обычно уверен в том, что товар именно полностью исчез. И начинает сочинять самые фантастические объяснения этой внезапной катастрофы (вроде сказки о том, что зубную пасту выпили). Когда ему приводят данные статистики, показывающие, что товара стало не меньше, а больше, он, конечно, подозревает статистику во лжи, ибо не может не верить своим глазам: товар был - товара нет. Однако экономические процессы не всегда видны невооруженным глазом. На "простой" взгляд ведь и Солнце вращается вокруг Земли.

Между тем методы оценки емкости рынка, хотя бы приблизительной, существуют. А что касается рынка книжного, то в последние годы промышленность и торговля предприняли несколько героических попыток нащупать дно образовавшейся бездны спроса. И вот пришла и дала ответ на многие вопросы самая большая книготорговая сенсация - безлимитная подписка на трехтомник Пушкина. Настоящий экономический эксперимент в отличие от многих зряшных, когда "выясняют" то, что и так очевидно. Здесь узнавали действительно неведомое: как глубок океан спроса? Наконец лот достиг дна: 10 млн 700 тыс. экземпляров. Цена всего тиража - под сотню миллионов рублей. Мой гослитовский 6-томник Пушкина 1949-1950 гг. (весь 200-тысячный тираж) стоил 1,8 млн. Вот теперь мы можем подсчитать (поделив 100 млн на 1,8 млн), во сколько раз возрос платежеспособный спрос на Пушкина. Выходит, примерно в 55 раз - это после ряда многотомных изданий, вышедших за последние десятилетия солидными тиражами.

Постоим минуту в немом изумлении перед этой цифрой: в 55 раз! А потом подумаем, что она означает. Вывод очевиден: нет такого мыслимого увеличения производства (бумаги и книг), которое перекрыло бы подобный рост спроса. Даже превратив в бумагу все леса планеты, мы ее в 55 раз больше не получим. Значит, привычная логика (не хватает - произведем больше) в данном случае уже не работает. Можно произвести больше вдвое, впятеро, но не в 55 раз. Производство тут не догонит спрос никогда.

А теперь вернемся к поставленному раньше вопросу: почему прежде, когда на каждый рубль нашей зарплаты книг приходилось меньше, их хватало, а сейчас, когда стало больше, не хватает? Значит, население в целом готово более значительную долю этого рубля отдать за книги, отказавшись от других товаров. Иначе говоря, по мере роста доходов не только увеличивается объем наших покупок, но и меняется их структура. Причем изменение структуры может го-. раздо сильнее, чем общий рост доходов, сдвинуть спрос на отдельные товары. Повторим цифры из уже

"приведенных: средняя зарплата с 1950 г. возросла втрое, спрос на книги - в десятки раз. Именно в этот период, особенно в 50-60-х годах, наше потребление пережило революционные изменения, последствия которых далеко еще не осознаны.

В 1950 г., напомним, средняя зарплата рабочих и служащих составляла 64 руб. в месяц. В расчете на члена семьи это означало не более 40 руб. Это в среднем-в десятках миллионов семей было по 30 руб. и меньше. Заметим, что существующая структура розничных цен на товары первой необходимости тогда уже в основном сложилась. Нынешняя квартирная плата была введена в конце 20-х годов, цена хлеба была установлена в 1947 г., не менялись с тех пор государственные цены на сахар, крупы и прочую бакалею, на картофель. Самым существенным изменением было повышение цен на мясо и молочные продукты в начале 60-х годов, но при доходах ниже 40 руб. в месяц на человека, пожалуй, мясо не входило в ежедневный рацион.

При таких доходах имели жизненное значение и копейки, уплачиваемые за хлеб, картошку и крупу, д уж сладкое было роскошью. Тем, кто того времени не знает по молодости или не помнит по слабости па-мяти, стоит перечитать распутинские "Уроки француз-ского" - там картина точная. Распутинский герой, добыв лишнюю копейку, расходовал ее на увеличение потребления тех же самых товаров: хлеба, картошки, молока. Его образованной благодетельнице пришлось поучиться у него точности знания структуры народного потребления: с макаронами и гематогеном она дала явную промашку.

Нынешнего потребителя (более 100 руб. в месяц в среднем на человека во многих семьях), напротив, мало беспокоит цена хлеба и картошки. Хоть озолоти - он не увеличит потребление этих продуктов. Если при низких доходах рост спроса идет в неизменной структуре, то для высоких доходов характерна, напротив, резкая подвижность структуры спроса.

Представим себе трех потребителей - с доходами 25, 50 и 100 руб. в месяц. Пусть каждый из них стал получать на 5 руб. больше, чем прежде. Первый обратит прибавку на увеличение потребления все тех же простейших товаров, которых он потребляет еще недостаточно: хлеба, картофеля, дешевой одежды. Второй уже насытился простейшими товарами и свою пятерку обратит, скажем, на рост потребления мяса и на покупку книг. Предположим, он раньше покупал мяса на 3 руб. в месяц - теперь купит на 6 руб., а книг не покупал вовсе - теперь купит на 2 руб. Третий уже и мяса, и книг покупает для себя достаточно - он копит на автомобиль и всякий лишний рубль кладет на сберкнижку.

Как же эти три дополнительные пятерки изменят спрос на отдельные товары? Первая, означающая для своего владельца увеличение доходов на 20%, увеличит спрос на потребляемые им товары на те же 20%. Вторая (прирост доходов только на 10%) увеличит спрос своего владельца на один товар (мясо) на 100%, а прирост его спроса на другой товар (книги) математически можно выразить как бесконечный (по сравнению с нулем любая сумма больше в бесконечное число раз). У третьего прирост доходов (всего на 5%) будет полностью обращен на прирост спроса, обозначаемый бесконечностью, т. е. спроса на новые для него товары.

Вот и ответ на нашу загадку. При неподвижной структуре спроса потребность во всех товарах увеличивается равномерно, в соответствии с ростом средних реальных доходов. Такое увеличение спроса может быть покрыто увеличением производства практически в любой отрасли. Но при структурных сдвигах спрос на отдельные товары может меняться так резко, что не всякое производство успеет за ним. Тогда для сохранения рыночного равновесия необходимо менять структуру цен. В частности, цены на книги давно уже следовало бы поднять так, чтобы уравновесить спрос и предложение при тех тиражах, которые возможны сегодня. Но такое решение, очевидное и осуществимое в любой день, большинство покупателей встречает в штыки. Основной аргумент - пострадают-де низкооплачиваемые. На высказанные в 1986 г. суждения академика Т. И. Заславской о необходимости повысить цены на ряд товаров одна читательница ответила в письме крайне рассерженно: Заславской легко говорить, у академиков денег полно, а как быть простым людям?

Но сдержим эмоции, обратимся к фактам. Что касается академиков, то как раз их "Академкнига" кое-I как обеспечивает. Вряд ли кто-нибудь оспорит целесообразность такой привилегии для ученых - можно только пожалеть, что она доступна лишь немногим научным работникам. Стало быть, если предложение Т. И. Заславской осуществится, лично она как раз проиграет материально и, в частности, станет платить дорого за книги, которые сейчас может покупать дешево. Ну а низкооплачиваемые покупатели, если уж очень нужно, свободно приобретут книгу, которую сейчас могут достать разве что у спекулянта.

В 20-е годы большинство советских людей надо было учить грамоте, приучать к книге. А средний уровень доходов был столь низким, что м дешевую книгу покупали немногие. Тогда социальная оправданность низкой цены на книги была очевидна. А какова ее социальная функция сейчас?

Лет двадцать назад была объявлена подписка на уникальное издание - 200-томную Библиотеку всемирной литературы. Общая цена - около 412 руб. за комплект. Вскоре после завершения издания изменились правила у букинистов, они смогли и на подписные издания последних лет устанавливать реальную цену, и в магазинах появились комплекты БВЛ ценою по 3500 руб.- такова была цена равновесия в тот момент. Можно было открыто, на законных основаниях продать Библиотеку по цене, в 8,5 раза большей, чем за нее уплачено, и даже за вычетом комиссионных получить легальный нетрудовой доход свыше 2500 руб.

Нет, конечно, подписчики БВЛ не к этому стремились и в большинстве своем продавать Библиотеку не стали. Поэтому точнее будет сказать так: по сравнению со сложившейся ценой равновесия каждый из 300 тыс. подписчиков сэкономил более 3 тыс. руб. Без каких-либо обсуждений и решений на политическом уровне простым рабочим решением о назначении подписной цены покупателям БВЛ был подарен государством без малого 1 млрд руб. За одно только это издание, а ведь ежегодно выходят десятки других подписных изданий на подобных же условиях. Можно было бы только порадоваться за подписчиков БВЛ, если бы у общества не было иных забот, кроме обеспечения экономии денег для данной группы книголюбов. Увы, забот еще много, и потому приходится выбирать первостепенные. Легко сообразить, что среди людей, решившихся на 200-томную покупку, крайне мало низкооплачиваемых. Отказавшись от продажи БВЛ по цене равновесия, государство отказалось от дохода в сотни миллионов рублей ради того, чтобы несомненно обеспеченные люди потратили меньше денег на покупку, удовлетворяющую далеко не первостепенную жизненную потребность. Прошу не ловить меня на слове. Беспрепятственный доступ к чтению безусловно входит в число первостепенных потребностей современного человека, а потому нам необходимо гораздо лучше, чем сейчас, поставленное библиотечное дело. Можно отнести к первостепенным потребностям желание иметь дома несколько десятков наиболее читаемых книг и, конечно, детские книги и учебники. Но стремление иметь дома обширную библиотеку, многотомные собрания, книги по искусству и т. п.- благородная страсть, не относящаяся к потребностям первостепенным, за нее можно платить обществу полную цену. Заниженные цены на художественную литературу (за исключением детской и учебной) давно утратили первоначальную социальную функцию, они не служат интересам необеспеченных и стремящихся к овладению грамотой, как было когда-то.

Пример книготорговый не самый важный в жизни, но самый наглядный. Он нужен нам, чтобы убедиться в двух фактах: во-первых, не всегда можно решить проблему дефицита без повышения цен; во-вторых, не всегда низкие цены служат интересам низкооплачиваемых. А теперь попробуем подойти с аналогичной меркой к ценам на продовольствие и квартирной плате. Попробуем отвлечься от давних представлений, диктуемых нашими добрыми намерениями, и понять реальные процессы.

Начнем с квартплаты. Большинство семей в стране имеют отдельные квартиры или индивидуальные дома. Обладатели государственных квартир при этом вносят почти символическую квартплату, не покрывающую затраты не только на строительство домов, но даже на их эксплуатацию: чем больше жилья строится, тем больше дотации государства на содержание уже построенного. Миллиарды рублей теряет на этом государственный бюджет. Откуда они берутся? Оттуда же, откуда и все прочие ресурсы: из плодов нашего общего труда. Общего и тех, у кого государственные квартиры, и тех, кто вынужден пока снимать комнату или жить в общежитии. Стало быть, люди, не имеющие квартиры, своим трудом участвуют в создании ресурсов, необходимых для того, чтобы те, кто квартиру имеет, платили дешевле, чем она стоит. Нет надобности пояснять, что не имеют квартиры обычно не самые обеспеченные семьи. Первоначальная социальная функция низкой квартплаты за шестьдесят лет действия изменилась, превратилась в свою противоположность, в явную несправедливость. Конечно, главная проблема в том, что жилья вообще еще недостает, что надо строить побольше. Но и справедливо распределять имеющееся - тоже немаловажное дело. Да и на строительство жилья было бы больше средств при справедливой квартплате.

Нечто подобное произошло и с ценами на продовольствие, особенно на мясо. Двадцать с лишним лет назад, когда мяса производилось около 40 кг на душу населения в год, его было в торговле достаточно, даже случались трудности сбыта. Сейчас производится более 60 кг на душу, но в большинстве районов страны нет мяса в свободной продаже по государственной цене. Конечно, надо производить больше. Но мы уже убедились, что это задача на годы. Почему же надо откладывать справедливое распределение? Государство расходует десятки миллиардов рублей в год на дотации к ценам на мясо. Кому достается больше выгод от этих громадных сумм? Тем, у кого есть возможность покупать мясо по государственной цене. Обследования семейных бюджетов показывают, что низкооплачиваемые в среднем покупают мясо по более высокой цене, чем высокооплачиваемые.

Капиталистические монополии обычно стремятся продавать свою продукцию по цене выше цены равновесия спроса и предложения. Снижение такой цены реально расширяет потребление. До какого же предела? До тех пор, пока не сравняются спрос и предложение. При цене равновесия весь наличный товар будет распродан. Дальнейшее удешевление уже не расширит потребления, ведь от снижения цен товаров не станет больше. Цена ниже равновесной только дезорганизует рынок, так как дефицитные товары будут распределяться, по меткому выражению В. В. Новожилова, "в порядке общей свалки".

В 1926 г. была впервые опубликована статья "Недостаток товаров", в которой Новожилов употребил приведенные выше слова. До чего же прочно забыты с тех пор высказанные в ней мысли, в то время известные любому экономисту! И прежде всего центральная мысль: недостаток товаров есть лишь иное выражение избытка денег. Это недостаток (коль скоро речь идет именно о товарах) не по сравнению с физиологическими или иными потребностями - пусть даже не мнимыми, а подлинными потребностями. Это недостаток по сравнению с платежеспособным спросом - и только с ним. Казалось, так легко усваивалось из школьной арифметики: если икс меньше игрека, то, стало быть, игрек больше икса. Равенство можно получить изменением любой из сторон уравнения, а не только одной. Конечно, главный путь к равновесию - производить больше товаров. Но одно это не дает равновесия, если совсем забыть о ценах.

Однако сегодня этого не понимают даже многие экономисты. В сотнях статей о реформе цен аргументация ("за" или "против" любого решения - безразлично) может включать ссылки на бремя государственных дотаций, на уровень производственных затрат, на величину зарплаты или пенсии покупателей, на цены в Швеции, на социальные, идеологические, политические, моральные категории - на что угодно, кроме категории, имеющей наиболее близкое отношение к делу, коль скоро речь идет о ценах. Эта категория - равновесие спроса и предложения. Она, конечно, не единственная и, может быть, даже не самая главная в разговоре о ценах, но уж несомненно самая забытая, чаще всего игнорируемая, хуже всего изученная. Именно поэтому данная глава посвящена прежде всего ее разъяснению.

Ход дискуссии показывает отсутствие самых элементарных представлений о механизме равновесия. Даже в статье солидного специалиста по ценам можно вычитать, что, к примеру, в случае повышения государственных цен на мясо до уровня цены равновесия спроса и предложения еще более возрастут цены колхозного рынка. И никто не задается вопросом, чего ради покупатель заплатит дороже на рынке за товар, которого вдоволь в магазине по более низкой цене.

Тысячи людей, бывавших в разных заморских странах, с большим энтузиазмом рассказывают, как замечательно устроена торговля в этих странах. Но стоит упомянуть, что эта торговля основана на равновесных ценах, что иную цену в тех странах не считают ценой,- собеседник преображается. Он приводит тысячи теоретических доводов, доказывающих, что так нравящееся ему в иных землях равновесие у нас создать невозможно. Остается только недоумевать, почему же этот механизм действует на практике в подавляющем большинстве стран - как капиталистических, так и социалистических.

В последние годы почти все социалистические страны отказались от поддержания неизменной структуры и стабильного уровня розничных цен и тарифов. Наша партия тоже ставит задачу провести изменение структуры цен, притом так, чтобы общий уровень жизни людей не снизился. Это возможно лишь в одном случае: если повышение цен компенсируется повышением доходов трудящихся. В ряде стран накоплен немалый опыт компенсированного повышения цен. Речь не о той ненадежной компенсации, при которой повышаются цены на одни товары и понижаются на другие. Речь о прямом повышении зарплаты, пенсий, стипендий, выплат на детей в связи с повышением цен. Так, при первом обширном централизованном повышении цен в конце 70-х годов в Венгрии общая стоимость приобретаемых населением товаров возросла в годовом исчислении на 9%, а доходы населения были повышены в связи с этим на 6%. Компенсация была, таким образом, неполной. Но повышены были прежде всего заработки низкооплачиваемых, а также среднеоплачиваемых граждан, выплаты на детей и малые пенсии. В итоге проиграли в основном высокооплачиваемые и бездетные, а низкооплачиваемые и многодетные выиграли даже больше, чем потеряли.

К сожалению, в той же Венгрии приходилось позднее проводить повышение цен и без компенсации - так сложилась экономическая обстановка. Но нам важно установить, что компенсированное повышение вообще возможно. Люди не склонны верить этому, поскольку не видят тут экономического смысла для государства. Но смысл есть. Повышение цен может способствовать нормализации рынка и при полной компенсации. Ведь она будет полной только для всех потребителей, вместе взятых, но не для каждого в отдельности. Все получат в этом случае равную сумму компенсации, рассчитанную на среднюю норму потребления, но ведь не у всех она на самом деле средняя. Кто потреблял больше, тот полной компенсации не получит. Не будет, разумеется, компенсирован и рост затрат на расточительное потребление. Скажем, если повысить цены на хлеб, дав всем равную прибавку к зарплате, то не получит полной компенсации тот, кто выбрасывает хлеб на помойку или скармливает скоту.

Казалось бы, целесообразность и очевидность предлагаемого пересмотра структуры цен ясна. Однако письма в редакции газет и журналов показывают обратное: большинство против. Почему? Мне кажется, главная причина в том, что ложную догму (о стабильности цен как преимуществе социализма и средстве защиты интересов трудящихся во всех случаях) вдалбливали людям в головы десятки лет весьма настойчиво, а о реальных экономических и социальных процессах начали рассказывать совсем недавно, и притом так вяло и неумело, что рассказы эти скорее вызывают новые недоумения, чем разрешают старые. Грамотные выступления журналистов на эту тему встречаются редко. Но иные экономисты запутывают вопрос еще успешнее, чем журналисты.

Один доктор экономических наук в большой центральной газете писал: "В печати высказываются различные подходы к решению проблемы розничных цен и ослабления дефицитной ситуации. Но бесспорно общее мнение о том, что нынешняя "затратная" система ценообразования в сфере производства должна быть в корне изменена. Многие экономисты резонно считают, что в ходе перестройки ценообразующей основой должны стать не индивидуальные расходы того или иного производителя, а общественно необходимые затраты. Иначе говоря, усредненные затраты предприятий, выпускающих конкретный товар". Тройная путаница в одном абзаце. Во-первых, система ценообразования в сфере производства во многом отличается от системы установления розничных цен, так что предлагаемый "ответ вообще" не имеет отношения к вопросу о ценах потребительского рынка. Во-вторых, общественно необходимые затраты - это отнюдь не усредненные фактические затраты. И в-третьих, модный выпад против "затратной" системы вызывает лишь недоумение, когда тут же в качестве основы цены предлагаются опять-таки затраты и весь "прогресс" экономической мысли сводится к отрицанию затрат индивидуальных, которые и раньше в теории никто не признавал основой цен. Автор не решился додумать до конца: если основа ценообразования не затратная, то, стало быть, рыночная. Общественно необходимые затраты не имеют отношения ни к каким фактическим затратам - ни к индивидуальным, ни к средним, ни к высоким, ни к низким. Это признанная обществом в лице покупателя предельно приемлемая норма, выявляемая рынком: вот по этой цене пойдет, а если выше - ваш товар не нужен.

А как же наше привычно негативное отношение к рыночной стихии? Оно справедливо до тех пор, пока мы отвергаем стихийность, а не сам рынок. Выявление воли общества через рынок - дело не столь простое, как взвешивание товара на электронных весах. Рынок - сложный социальный организм, и выявление общественно необходимых затрат на нем подвержено многим искажающим влияниям. Очистить цену от этих влияний - задача планового регулирования рынка. Но сам план не должен превращаться в источник новых деформаций, а это сплошь и рядом случается.

Мы отвыкли воспринимать цену как неотъемлемую объективную характеристику товара и о самой нужности или ненужности товара стремимся судить в отрыве от цены. Спросите, к примеру, у прохожего: "Курага нужна?" Девять из десяти закричат: "Где дают?" Ответьте: "На Черемушкинском рынке, по десять рублей".- "А-а, по десять. Нет, не нужна". Оказывается, товар нужен не вообще, а по цене, приемлемой лишь до определенной границы. Мы все реже ощущаем эту границу недоступности в нормальной форме цены, чаще она предстает в виде очереди или отсутствия товара. Это мышление из бытовой сферы переместилось в плановую. Или наоборот? Так или иначе, плановики тоже забывают спросить, почем товар. Не потому ли сплошь и рядом возникают фантастические проекты, реальные лишь в одном: в истреблении народного достояния. Деятельность мелиораторов, о которой здесь упоминалось,- лишь вопиющий, но далеко не единственный пример такого рода. Сейчас Минводхоз критикуют за низкое качество оросительных систем: не дают должного прироста урожайности. А если бы они не обманули, дали обещанное - стоило ли приобретать их услуги за такую цену? Известен пример: для увеличения сбора зерна на 1 млн т за счет орошения Минводхоз требует 2 млрд руб. За счет оптимального насыщения почвы органическими удобрениями можно получить тот же результат по цене, в 40 раз меньшей. Кто же избрал наибольшую цену? Неизвестно. Покупателя нет. Минводхоз получил "ничьи" деньги, т. е. наши общие. Не было акта "общественного учета", каковым, по Ленину, является акт купли-продажи. Когда покупатель согласился отдать из своего кармана некую сумму за данный товар - это и есть общественный учет, это и есть признание общественной необходимости затрат производителя. Какие они там на самом деле - это его, производителя, забота. Не уложился в эти затраты - значит, не нужен его товар. В самом деле, будь услуги Минводхоза даже вполне доброкачественные - нужны ли они нам за 10 млрд руб. в год? За две с небольшим пятилетки -100 млрд одному этому ведомству! Да за такие деньги можно было настроить дорог в несчастном нашем Нечерноземье, построить по дворцу каждой крестьянской семье в "неперспективных" деревнях и сделать их перспективными, дать вволю удобрений и не только возродить земледелие в этой зоне гарантированного увлажнения, но и собирать... ну пусть не по 50-70 ц с га, как в Англии да Голландии. Пусть под 30, как в Эстонии, и то было бы чуть не вдвое выше среднего по стране.

Да всякий ли экономист и публицист, с жаром рассуждающий ныне о цене, задумался для начала: а что такое цена? Судя по дружной критике ими Госкомитета цен, совсем не задумывались. Они явно уверены, что цена - это то, что Госкомцен пишет в прейскуранте. И всего-то, выходит, делов - уговорить его писать что-нибудь поприятнее. Если же понять, что цена - это сумма, за которую товар можно реально купить всегда и везде, то придется признать, что Госкомцен в состоянии повлиять на нее немногим более, чем Гидрометслужба на погоду (хотя в самом Госкомцен это не всегда понимали). Цена зависит прежде всего от того, как мы все работаем и как нашей работой руководят Госплан, Минфин, Госснаб и прочие центральные ведомства.

Конечно, нечего и думать объяснить людям реальные процессы при засекречивании многих фактов повседневной жизни. Попробуйте найти в сотнях страниц статистического ежегодника: чему равен наш с вами, читатель, прожиточный минимум? Секрет. О чем говорят регулярно проводимые обследования семейных бюджетов? Неизвестно. Сколько зерна импортирует наша страна и по какой цене? Некоторые сведения об этом появились впервые лишь в статистическом справочнике "Народное хозяйство СССР за 70 лет". (Заметим кстати, что Госкомстат СССР последнее время расширяет объем публикуемых сведений.) Сколько нефти мы продали, чтобы окупить импорт зерна? По какой цене? Сколько потратили на добычу этой нефти? Какова бюджетная эффективность этих продаж и покупок? Каковы экономические перспективы обмена наших невоспроизводимых природных запасов на зерно? Как упала наша валютная выручка из-за падения мировых цен на нефть? Все это только сейчас постепенно перестает быть секретом. Так почему же я, рядовой гражданин, должен поверить в необходимость вполне реального повышения цен из-за неведомых мне проблем?

Чтобы объяснять людям серьезные вещи, надо научиться всерьез с ними разговаривать. В частности, отрешиться от привычки обещать завтра же златые горы и голубое небо. Люди прекрасно видят недостатки предлагаемых решений, и бесполезно отрицать эти недостатки. Убедить можно только одним: сказать правду о нынешнем положении дел. Показать, что издержки, которые возможны в новой системе, гораздо меньше тех, которые мы сейчас терпим. Не может быть скачка от нетерпимого положения к идеальному, и не нужно обещать это. Но возможен переход от нетерпимого положения к лучшему, с терпимыми и преодолимыми недостатками. Если печать научится так разговаривать с людьми, это будет шаг к ее реальной перестройке.

Есть и еще одна причина, по которой читателям трудно понять пропагандистов в данном случае. Десятки лет пропаганда злоупотребляла изречениями типа: "государство заботится", "государство предоставляет", "государство дает" и т. д. Люди поверили и привыкли требовать от государства: заботься, предоставляй, давай. Между тем суровая правда заключается в том, что наше государство - это мы. Только трудящиеся могут что-либо дать государству своим трудом, государство же само по себе ничего не производит и ничего давать не может. И те же, к примеру, десятки миллиардов рублей ежегодной дотации, позволяющей сохранять низкие цены на продовольствие,- это никакой не подарок государства трудящимся, никакое не приобретение для них. Это просто один из возможных способов получения ими своих доходов - в данном случае нерациональный (по-русски говоря, глупый) способ. Вопрос не о том, получать нам или не получать эти деньги. Вопрос - получать ли через дотации к ценам или через прибавку к зарплате и пенсии. Второе - справедливее.

Можно привести и другие примеры догм, от которых пора отказаться, которые мешают нам жить. Это очень болезненное дело - отказ от стереотипов мышления. Вроде хирургической операции. Но нужное, неизбежное дело.

Не хотелось бы, однако, создавать впечатление, будто вся беда в неумелой пропаганде. Будь она трижды смелой и умелой - проблемы наши станут яснее, но не станут легче. Пропаганда еще не все умеет объяснить - это верно. Но и мы не все хотим понимать, что нам объясняют. Есть колючие, неудобные истины, и перестройка требует взглянуть им в глаза. Много пишут сейчас об отказе от привилегий, но редко вспоминают, что привилегиями (то есть правом пользоваться благами не по труду) обладают почти все. Льготы в снабжении товарами, в приобретении путевок, в медицинском обеспечении, в получении квартир - все это привилегии, далеко не всем доступные. Но возможность приобретать многие товары по цене ниже себестоимости, возможность сохранять рабочее место, толком не работая, право рассчитывать на жизненный успех, не утруждая себя серьезной учебой и освоением квалификации,- все это тоже привилегии, и они распространены очень широко. Привилегии распределяются крайне неравномерно. Но хоть маленькая привилегия есть почти у каждого, и свою привилегию каждый хочет сохранить. А это невозможно, если мы хотим существенно улучшить нашу жизнь. Надо вспомнить старый лозунг: привилегированным классом у нас могут быть только дети (как раз это последние десятилетия не всегда получалось). Кто может трудиться, тот должен получать все блага по труду.

Поскольку опыт показывает, какую острую реакцию вызывают любое обсуждение проблемы цен и любые предложения на сей счет, очевидно, нелишним будет одно пояснение. Приведенные выше примеры тех или иных ценовых несуразностей не надо понимать как конкретное предложение именно в данном вопросе перерешить все наоборот. Конкретные предложения могут быть разными, они зависят от того, каким будет общий замысел реформы ценообразования и какой будет рыночная ситуация к моменту ее проведения. Здесь же ставилась задача выработать не конкретные предложения, а общее понимание: почему и для чего нам понадобилась реформа ценового хозяйства. Пока на сей счет сохраняется немалая путаница в умах. Даже правильные предложения нередко подкрепляются ошибочными аргументами и в итоге вызывают законное общее несогласие. Очень много пишется, например, о необходимости освободить государственный бюджет от бремени дотаций к ценам на продовольствие и различным тарифам. Именно этот аргумент вызывает законное недоверие людей к замыслу реформы: ясно, что если пытаться с ее помощью поправить государственный бюджет, то невозможно выполнить обещание не причинять ущерба бюджету семейному. Ничуть не лучше и ссылки на необходимость приблизить цены к затратам - какой же тогда может быть разговор о противозатратном механизме? Целью настоящей главы было попытаться показать, что главнейшей задачей реформы ценообразования и системы цен должно быть возвращение утраченной ныне важнейшей функции цен: поддержания рыночного равновесия. Конечно, цены - не единственный рычаг равновесия, одним лишь изменением цен его не удержать. Но и без изменения цен равновесия не получится. Между тем сегодня нет ничего более разрушительного и для народного хозяйства, и для семейных бюджетов, и для общественной морали, чем рыночное неравновесие. Тем опаснее и нетерпимее такое положение, когда сама категория равновесия не только мало знакома широкой публике, но почти не упоминается и специалистами даже в дискуссии о ценообразовании.

События первой половины двенадцатой пятилетки внесли в эту борьбу мнений новый и весьма существенный мотив. Вот некоторые факты из доклада министра финансов СССР Б. И. Гостева на сессии Верховного Совета СССР 27 октября 1988 г.

Из-за потери доходов, связанной с резким падением мировых цен на нефть, государственный бюджет недополучил с начала пятилетки почти 40 млрд руб. Потери налога с оборота из-за сокращения продажи водки - более 36 млрд руб. Вынужденные крайне острым положением в социальной сфере дополнительные (сверх пятилетнего плана) ассигнования на ее развитие - более 18 млрд. Расходы на ликвидацию последствий Чернобыльской аварии - 8 млрд.

Это еще не весь перечень ударов, обрушенных на наш бюджет за два-три года последствиями прошлой бесхозяйственности. Болячки экстенсивного развития застойного времени вылезли наружу с началом перестройки и произвели эффект, подобный тому, какой бывает в медицине: стертые черты болезни стали явными. В государственном бюджете разверзлись бреши, которые нельзя было больше маскировать. Министр финансов назвал своими именами ряд явлений, которые раньше считались в нашей стране невозможными: дефицит государственного бюджета, необоснованная эмиссия, инфляция.

Тогда стало заметнее то, что наш рынок болен не одной, а двумя болезнями. Он страдает от неравновесия двоякого рода: структурного и общего. Все, что сказано выше в данной главе о возможностях повышения цен с компенсацией, относится к неравновесию структурному, и только к нему. На общее неравновесие меры такого рода не влияют - тут нужно другое лекарство. Между тем в результате происшедших в наших финансах осложнений именно общее неравновесие вышло на передний план и стало определять в целом картину на рынке.

Что же, предлагавшиеся прежде меры по перестройке структуры цен стали ненужными? Некоторые экономисты высказывали и такую мысль. Все же, думается, верно иное. Эти меры по-прежнему остаются необходимыми. Но они стали в сложившейся ситуации не главными для достижения равновесия. И несомненно, они стали недостаточными. Восстановление равновесия остается насущной задачей, более того, оно стало делом гораздо более острой необходимости. Но и более трудным, чем несколько лет назад. Ясно стало, что если в сложившейся теперь обстановке провести только изменение структуры цен, не меняя в финансовом хозяйстве ничего другого,- рыночное равновесие не улучшится сколько-нибудь заметно. Главное лекарство, которое стало необходимым и на которое указала XIX Всесоюзная партконференция,- финансовое оздоровление, а конкретнее - ликвидация дефицита государственного бюджета. Но о способах такого оздоровления - в следующей главе.

дебетовые карты