6. Проблема темпов

В декабре 1927 г. XV съезд ВКП(б) принял документ необычайно новаторский для своего времени и вместе с тем обладавший таким богатым научным и практическим содержанием, что оно и сегодня сохраняет немалую значимость. Это была резолюция "О директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства". Позднее почти все партийные съезды принимали директивные документы, содержавшие основы планов на предстоящую пятилетку. Директивы XV съезда были иными. В них почти нет цифр, нет конкретных плановых решений. Это политическая директива научно-методического содержания, дающая принципы подхода к самой разработке плана.

В экономически отсталой и окруженной кольцом врагов стране предпринималась первая в мировой истории попытка сделать то, что ранее считалось невозможным: подчинить хозяйственное развитие в целом общегосударственному плану, рассчитанному на ряд лет. Притом само это развитие не было размеренным ростом производства в спокойных условиях: в рамках пятилетки разворачивалась индустриализация, коренная перестройка всей материально-технической базы и социальной структуры страны. Тем интереснее оценить политический и научный уровень резолюции с позиций наших дней.

В 1927 г. не было экономико-математических методов - лишь в конце 30-х годов советский математик Л. В. Канторович издал свою работу о линейном программировании, лишь в конце 40-х занялись этим американцы, лишь в середине 60-х оптимальное программирование в СССР начало становиться на практическую ногу. Но вот что написал в 1967 г. крупнейший специалист в области оптимального планирования лауреат Ленинской премии профессор В. В. Новожилов: "Уже в начале социалистической реконструкции народного хозяйства возникли количественные задачи на оптимум - задачи на длительный максимум темпа развития, на оптимальное соотношение между потреблением и накоплением, на максимально эффективное распределение капиталовложений между объектами строительства. Решения XV съезда ВКП(б) содержат не только постановку этих проблем, но также указания, в каком направлении их нужно решать".

Конечно, слов таких тогда не знали: "количественные задачи на оптимум". Но задачи эти - в других словах - поставлены и принципы их решения даны. XV съезд четко сознавал и особо оговаривал "неэкономические факторы", "особое давление международных моментов в связи с обострением отношений между капиталистическими государствами и СССР". Его директивы предписывают:

"Учитывая возможность военного нападения со стороны капиталистических государств на пролетарское государство, необходимо при разработке пятилетнего плана уделить максимальное внимание быстрейшему развитию тех отраслей народного хозяйства вообще и промышленности в частности, на которые выпадает главная роль в деле обеспечения обороны и хозяйственной устойчивости страны в военное время".

Значит, роль международной обстановки учитывалась в полной мере. Однако при всем этом:

"При составлении пятилетнего плана народного хозяйства, как и при составлении всякого хозяйственного плана, рассчитанного на более или менее длительный срок, необходимо стремиться к достижению наиболее благоприятного сочетания следующих элементов: расширенного потребления рабочих и крестьянских масс; расширенного воспроизводства (накопления) в государственной индустрии на основе расширенного воспроизводства в народном хозяйстве вообще; более быстрого, чем в капиталистических странах, темпа народнохозяйственного развития и непременного систематического повышения удельного веса социалистического хозяйственного сектора..."

Вот они, "количественные задачи на оптимум". Как видим, никакой односторонности, никакого ущемления одних задач в пользу других. И на первом месте - расширенное потребление рабочих и крестьянских масс.

Далее в директивах следует конкретизация этих задач в отдельности:

"В области соотношения между производством и потреблением необходимо иметь в виду, что нельзя исходить из одновременно максимальной цифры того и другого (как этого требует оппозиция теперь), ибо это неразрешимая задача, или исходить из одностороннего интереса накопления в данный отрезок времени (как того требовал Троцкий, выставляя пароль жесткой концентрации и усиленного нажима на рабочих в 1923 г.), или исходить из одностороннего интереса потребления. Принимая во внимание и относительную противоречивость этих моментов и их взаимодействие и связанность, причем с точки зрения развития на длительный срок интересы эти, в общем, совпадают, необходимо исходить из оптимального сочетания обоих этих моментов".

Заметим себе на будущее из этой длинной выдержки блестящую по краткости и глубине как бы оброненную полуфразу о том, что с точки зрения развития на длительный срок интересы эти (потребления и накопления), в общем, совпадают. Здесь важна, во-первых, не раз потом подтвержденная истина о том, что длительное пренебрежение интересами потребления подрывает темпы накопления, и наоборот. Важен, во-вторых, настойчиво повторяемый мотив об интересах развития на длительный срок, или, словами В. В. Новожилова, о длительном максимуме темпа развития. Отметив все это, пойдем дальше по тексту директив XV съезда:

"В вопросе о темпе развития необходимо равным образом иметь в виду крайнюю сложность задачи. Здесь следует исходить не из максимума темпа накопления на ближайший год или несколько лет, а из такого соотношения элементов народного хозяйства, которое обеспечивало бы длительно наиболее быстрый темп развития".

Еще:

"В области соотношения между развитием тяжелой и легкой индустрии равным образом необходимо исходить из оптимального сочетания обоих моментов. Считая правильным перенесение центра тяжести в производство средств производства, нужно при этом учитывать опасность слишком большой увязки государственных капиталов в крупное строительство, реализующееся на рынке лишь через ряд лет; с другой стороны, необходимо иметь в виду, что более быстрый оборот в легкой индустрии... позволяет использовать ее капиталы и для строительства в тяжелой индустрии при условии развития легкой индустрии".

Отвергая левацкие предложения троцкистов о "сверхиндустриализации", о повышении промышленных или снижении сельскохозяйственных цен и о выкачивании денег из деревни, съезд также подробно рассматривал и осмотрительно решал частные проблемы оптимума - отдельно в сельском хозяйстве и промышленности.

Не отказываясь от привлечения средств деревни к строительству индустрии, а прямо предусматривая его, резолюция в то же время предостерегала: "Неправильно исходить из требования максимальной перекачки средств из сферы крестьянского хозяйства в сферу индустрии, ибо это требование означает не только политический разрыв с крестьянством, но и подрыв сырьевой базы самой индустрии, подрыв ее внутреннего рынка, подрыв экспорта и нарушение равновесия всей народнохозяйственной системы". Последующие десятилетия не раз подтверждали верность высказанного предостережения, да и сейчас мы имеем дело с отдаленными последствиями невнимания к нему.

Такой взвешенный подход отнюдь не означал отсутствия четких приоритетов. Так, о промышленности говорилось: "...в первую очередь должно быть усилено производство средств производства..." Нельзя не вспомнить в связи с этим слова М. С. Горбачева на торжественном заседании, посвященном 70-летию Октября: "Партия предложила неведомый ранее путь индустриализации-не надеясь на внешние источники финансирования, не дожидаясь многолетних накоплений за счет развития легкой промышленности, сразу двинуть вперед тяжелую индустрию. Это был единственно возможный в тех условиях, хотя и немыслимо трудный для страны и народа путь"^*.

^* (Горбачев М. С. Избранные речи и статьи. М., 1988, т. 5, с. 398.)

Сегодня для нас не менее интересна и такая деталь из директив XV съезда: "...необходимо иметь в виду развитие мелкой местной промышленности, кустарной и ремесленной, каковая, служа в настоящее время совершенно необходимым дополнением крупной государственной промышленности, способствует изживанию товарного дефицита и смягчению безработицы".

Как видим, уже тогда, до составления и осуществления самого первого пятилетнего плана, XV съезд предвидел многие трудноизлечимые "болезни", с которыми позднее столкнулось плановое хозяйство в СССР и некоторых других странах, и предостерегал от них.

Съезд предусматривал рост потребления населения, бесперебойное снабжение рынка, повышение покупательной способности червонца, общий подъем сельского хозяйства, быструю его индустриализацию.

Интересно понимание этой индустриализации. Резолюция уточняла: "В первую очередь по линии первичной переработки сельскохозяйственных продуктов". В то время к развитию промышленности в деревне подталкивал избыток рабочих рук. Но предлагаемый курс не только снижал аграрное перенаселение - он решал и более долговременную, постоянную задачу, значимость которой очевидна и сегодня. Стратегический замысел заключался в глубокой интеграции и пропорциональном развитии различных элементов того, что мы именуем сейчас агропромышленным комплексом. Формирование в самой деревне перерабатывающих производств резко повышает общую эффективность деятельности этого комплекса.

Особое внимание уделялось кооперации. Детальную разработку политики в этой области содержит отдельная резолюция съезда - "О работе в деревне". В директивах же по пятилетнему плану обращает на себя внимание принципиальное осуждение попыток подстегивания социально-экономических процессов: "В полном противоречии с Лениным, который прямо предостерегал против "сверхиндустриалистической" точки зрения, указывая на необходимость двигаться со всей основной массой крестьянства, отметал легковесные фразы о "крестьянской ограниченности", троцкистская оппозиция предлагает двигаться помимо этой массы, целиком разделяя осмеянный Лениным тезис об "ограниченности" и неизбежно обрекая на провал политику партии".

Решения XV съезда подвели итог огромной научной и практической работы, горячих дискуссий и острой политической борьбы вокруг основных вопросов социально-экономической политики на этапе индустриализации, борьбы, начавшейся еще в 1925 г., т. е. в канун XIV съезда. Сами эти вопросы были поставлены в повестку дня объективным ходом экономического развития. В 1925 г. в основном завершилось послевоенное восстановление промышленного производства. Тем самым закончился специфический период роста на базе как бы усеченного воспроизводственного цикла, когда развитие промышленности не требовало больших капитальных затрат: пускали в ход остановленные в годы войны и разрухи предприятия. С другой стороны, нормализация экономической жизни и укрепление всего народного хозяйства позволили в 1925 г. XIV партконференции ликвидировать остатки "военно-коммунистических" мер в деревне, снизить единый сельхозналог, уменьшить экономические и административные ограничения развития крестьянских хозяйств. Это были те меры, которые предвидела партия еще в 1921 г., когда X съезд принимал решение о замене разверстки продналогом.

Переход от послевоенного восстановления к индустриализации поставил сложный вопрос об источниках накоплений для финансирования предстоящих обширных капиталовложений. В свою очередь, масштаб необходимых накоплений во многом зависел от принятых темпов индустриализации. Научная разработка этой проблемы в 1924-1925 гг. определялась установкой на укрепление "смычки" рабочего класса с крестьянством. Участие деревни в финансировании индустриализации не должно было подрывать крестьянское хозяйство. Эта линия была зафиксирована и в решениях XIV съезда партии, принявшего в декабре 1925 г. Урс на индустриализацию.

Против такого подхода на XIV съезде выступила "новая оппозиция" во главе с Зиновьевым и Каменевым, требовавшая искусственно форсировать темпы индустриализации, а в связи с этим и усиленно изымать средства из крестьянского хозяйства, не останавливаясь и перед применением насильственных мер под флагом борьбы с кулачеством. Наибольшую роль в развенчании их идей сыграли в то время политические выступления И. В. Сталина и теоретические работы Н. И. Бухарина, за ними шло большинство членов ЦК партии.

Одним из главных участников дискуссий о темпах индустриализации и отношениях с крестьянством был председатель ВСНХ СССР (одновременно и председатель ОГПУ) Ф. Э. Дзержинский. Через некоторое время после XIV съезда партии он говорил: "Мне кажется, что у Троцкого и Каменева идет вопрос не об индустриализации страны, не о том, откуда найти средства для усиления основного капитала нашей промышленности, а о том, каким образом сколотить кой какой основной капитал для их политических целей, для политических комбинаций".

И как можно было считать иначе?

Посмотрим ближе. XIV партконференция, апрель того же самого 1925 г., в конце которого, в декабре, собрался съезд. На этой конференции Дзержинский выступал с докладом о металлопромышленности - ему ли не помнить, что Каменев там председательствовал, говорил во вступительном слове при открытии партконференции о ее главной теме. Главной темой были новые решения о политике по отношению к крестьянству. Исполнилось то, о чем говорил Ленин еще в двадцать первом, при замене продразверстки продналогом: по мере восстановления экономики страны надо и налог уменьшать, заменять его обменом хлеба на изделия государственной промышленности. Теперь такая возможность появилась, поскольку восстановление промышленности заканчивалось и можно было смелее помочь хозяйственному укреплению деревни. Помимо уменьшения налога снимались некоторые административные ограничения для развития крестьянского хозяйства.

Тогда Каменев был согласен с партией. И через месяц, в мае, на III Всесоюзном съезде Советов, где Дзержинский докладывал о положении в промышленности, Каменев сделал доклад о мероприятиях по поднятию и укреплению крестьянского хозяйства. И вот спустя полгода это самое укрепление крестьянского хозяйства стало в устах оппозиции чуть ли не главной угрозой социализму. Каменев выступает на съезде партии вслед за Зиновьевым и заявляет, что крестьянское хозяйство надо немедленно ограничить, что в его росте - причина экономических трудностей страны.

А трудности такие были, и было о чем поговорить всерьез. Еще недавно казалось, что главные хозяйственные проблемы позади. 1924/25 г., начавшийся очень тяжело, кончился блестящими успехами, неслыханным ростом, сразу приблизившим вплотную завершение восстановления промышленности. Но именно тут, в разрешении прежних проблем, таились проблемы совсем иные.

Прежде всего с завершением восстановления финансовый голод промышленности ничуть не уменьшился - напротив, возрос. Конечно, запросы были качественно иные. Теперь не требовалось искать несколько миллионов, чтобы покрыть задолженность по зарплате, как год назад. Теперь не нужно было наскребать несколько десятков миллионов, чтобы пополнить оборотные средства промышленности. Теперь надо было добыть - для начала, на ближайший год - миллиард. Кончалось время восстановления промышленности, время пуска стоявших заводов. Начиналось время нового строительства. Поначалу его чаще именовали расширением основного капитала, но вскоре утвердилось иное название: индустриализация. На текущую работу промышленности деньги от государства больше не требовались - она сама давала прибыль. Однако на новое строительство требовалось гораздо больше. И снова, еще настойчивее, чем в прошлом году, неслось со всех сторон: даешь режим экономии!

В это самое время обнаружились две проблемы, которые не предвидели заранее.

Во-первых, ВСНХ вдруг заметил, что после периода устойчивого быстрого роста производительности труда произошла остановка, началось даже попятное Движение. С октября 1924 по май 1925 г. выработка на одного рабочего поднялась на тридцать с лишним процентов. А с мая по декабрь - упала на 5%. Зарплата при этом продолжала расти, как и при подъеме производительности, так что накопления промышленности уменьшились.

Дзержинский объяснял это отчасти тем, что лучшее оборудование было загружено полностью и для дальнейшего расширения пришлось за последние месяцы пустить в ход худшее, все самые неэффективные заводы и цехи, стоявшие на консервации. Была и другая причина: на фабрики и заводы хлынул из деревни поток новых рабочих.

Из доклада Дзержинского на XXIII чрезвычайной Ленинградской конференции ВКП(б) в феврале 1926 г.:

"...С мая месяца по декабрь нами было принято в наше производство 25%, т. е. около 400 тысяч новых рабочих, из них часть уже работала раньше, но в течение очень долгого периода была оторвана от производства, другая часть - крестьяне, чернорабочие, которые впервые приходили на фабрики и относились к производству, безусловно, не как к своему пролетарскому делу, а как к тому, что не является их кровным делом. Производственному воспитанию этой части рабочих нужно уделить исключительное внимание.

Ряд донесений с Юга и Урала с несомненностью показывает, что очень часто вновь приходящие на фабрику смотрят на нее, как на чужую, стремясь только что-нибудь урвать и использовать для себя. Эти новые пришедшие рабочие не прошли той героической, мученической школы, которую прошел наш фабрично-заводской пролетариат в своей борьбе с самодержавием, с капитализмом и за Октябрьскую революцию. Они подходят к предприятию, как к чему-то чужому... Как профсоюзы, так и партийные организации должны посвятить особое внимание тому, чтобы переварить в котле пролетарской общественности, пролетарской политики и пролетарской солидарности тех вновь пришедших, которые должны научиться видеть в заводе или фабрике основу социализма, а не подсобное предприятие для своего хозяйства".

Эти трудности промышленность встречала с пониманием их серьезности, но без особой тревоги. Задачи были знакомые и решались известными способами: рационализация техники, лучшая организация производства, обучение рабочих. Но осенью 1925 г. из деревни раздался тревожный сигнал. Не выполнялся план закупки хлеба для экспорта. Доходы от вывоза хлеба должны были составить значительную часть того миллиарда рублей, который планировалось дать на строительство промышленности. Теперь этот миллиард заколебался, стал уменьшаться до 900, 800, может быть, 700 млн. Что же стряслось в деревне?

Тот год был урожайным - на этом и строился замысел маневра, который поначалу сулил немалые выгоды промышленности. Задумано было купить у крестьян побольше хлеба для экспорта и тем заработать побольше валюты для закупки оборудования новых заводов. Но отечественная промышленность не была готова предложить в обмен на хлеб нужное количество готовых товаров. Поэтому решено было импортировать для крестьян что-нибудь миллионов на сто ширпотреба. Сначала затратить валюту, чтобы потом приобрести ее в большем количестве. Смелый маневр, задуманный в принципе верно, проведен был неудачно и провалился. Вместо прибыли получились убытки. О причинах немало размышлял Дзержинский.

Почему крестьяне, имея хлеб, не хотели его продавать?

Из доклада Дзержинского на пленуме ВЦСПС в феврале 1926 г.:

"...Мы в хлебо-экспортных планах плохо учли наши внутренние потребности и не обращали достаточного внимания на внутреннее снабжение. Между тем внутреннее потребление хлеба за этот период значительно увеличилось, с одной стороны, в связи с увеличением заработной платы и, с другой стороны, на почве роста потребления хлеба самим крестьянством. Мы допустили ошибку, рассчитав, что внутри крестьянства потребление будет такое же, как в довоенное время. Мы не учли, что в довоенное время крестьянин хлеба недоедал, у него его выколачивали, и что теперь, после многих лет недоедания, он расширил свое потребление и расширил запас своего хлеба. В результате - недостаточное внимание к внутреннему снабжению вызвало рост сельскохозяйственных цен".

Было подсчитано, что в 1924/25 г. крестьяне платили налогов на 1400 млн червонных рублей меньше, чем до войны. Они освободились также от арендной платы, которую до революции отдавали помещикам. Всего, выходит, около 2 млрд руб. в год составлял чистый выигрыш крестьян. Выручка крестьянина от проданного урожая не расходовалась больше на уплату налогов и расчеты с помещиками. Вместе с тем на базе подъема промышленности выросла зарплата рабочих - они тоже предъявили повышенный спрос на товары. Хороший урожай позволил крестьянам, продав лишь малую часть своего хлеба, расплатиться с небольшими теперь налогами. За остальной хлеб они хотели получить товары - еще и еще раз товары.

Из доклада Дзержинского на пленуме ВЦСПС;

"Таким образом, мы видим, что в результате тех сдвигов, которые произошли благодаря Октябрю, с одной стороны, и, с другой стороны, вследствие урожая, создалось явление товарного голода. Наша промышленность не в состоянии удовлетворить платежеспособной потребности".

Внешнеторговый маневр, по замыслу, должен был уменьшить товарный голод.

Из доклада на пленуме ВЦСПС:

"Однако неисправная, недостаточно гибкая работа наших торговых организаций по внешней торговле привела к тому, что покупка товаров запоздала, товары не прибыли в срок, оказались плохого качества и слишком дорогими, оказались хуже, чем те товары, которые есть у нас. Почему? Потому что за границей не ждали, что мы придем и возьмем на 100 млн товаров. Закупки на такие суммы надо производить с достаточно длительной подготовкой на внешнем рынке. В итоге мы не сумели заготовить хлеба, в стране оказалось слишком много денег, которым нельзя было противопоставить достаточное количество товаров".

Из доклада Дзержинского на XXIII чрезвычайной Ленинградской партконференции:

"Откуда возникли эти затруднения? Является ли это указанием на то, что и партией и правительством взят неверный курс на индустриализацию страны, на расширение производства, или здесь имеются лишь временные, случайные, первоначальные, если можно так выразиться, ошибки, связанные с нашей учебой? Я думаю, что сейчас имеет место это последнее. Мы просчитались в том смысле, что не рассчитали, что раньше, чем производить хлебозаготовки для экспорта в таком большом масштабе, необходимо было в достаточной степени обеспечить внутренний рынок. В результате этого получилось, что наши хлебозаготовители, бросаясь в первую очередь на хлебные заготовки для экспорта, забывают о насыщении внутреннего рынка и что наш внутренний рынок стали снабжать частные заготовители, которые стали вздувать неслыханно цены на хлеб.

Вторым просчетом было то, что мы дали нашим хлебозаготовительным органам слишком много средств, слишком много денег на хлебозаготовки, предварительно не обеспечив достаточного снабжения хлебозаготовительных органов промышленными изделиями; если мы даем крестьянину за хлеб деньги и крестьянин на эти деньги не может купить промышленных изделий, он перестает продавать свой хлеб, а пущенные в оборот деньги бесполезно или даже во вред государству продолжают обращаться".

Оставался последний вопрос: почему же внешнеторговые организации оказались настолько слабыми? Из доклада Дзержинского на чрезвычайной Ленинградской партконференции:

"Одним из органических недостатков нашей внешней торговли было то, что внешняя торговля была не только государственной монополией, но монополией одного ведомства, к другим весьма заинтересованным ведомствам относилась враждебно, замкнуто. На этой почве происходили в торгпредствах и разных торговых организациях неслыханные злоупотребления и ужасное загнивание. Пленум ЦК еще до съезда реорганизовал Наркомвнешторг. Он слил его с Наркомвнуторгом и установил, что к делу внешней торговли должны быть привлечены заинтересованные хозяйственные органы".

Итак, враг был старый знакомый - ведомственность. Теперь анализ просчета был завершен. Можно было поставить точку и, запомнив полученный урок, двигаться дальше. Но не давали поставить точку, не давали по-деловому анализировать уроки жизни, не давали двигаться дальше. Оппозиция подняла шум, используя все просчеты для того, чтобы доказать, что сам курс партии на хозяйственное укрепление крестьянства и развертывание социалистического строительства неверен, что большинство ЦК будто бы недооценивает "кулацкую опасность".

Каменев говорил с трибуны съезда:

"...рост сопротивления крестьянства нашим планам..."

"...мужичок "регульнул нас"", "...капиталистические элементы растут..."

"Дают лозунг: огонь по тем, которые предупреждают об этом росте крестьянского сопротивления, росте кулацкой опасности!"

Еще полгода назад на совещании в СТО по вопросам торговли, поддерживая выступление Дзержинского о необходимости использовать в интересах государства частный капитал, Каменев говорил, что для строительства социализма гораздо опаснее "торговая пустыня", чем частный капитал. А теперь он, как и возглавляемая им вместе с Зиновьевым оппозиция, требовал, по сути дела, отказа от новой экономической политики, начатой Лениным.

Классовая борьба - та же война, только с другим оружием (впрочем, очень часто - и с тем же самым, это Дзержинский знал слишком хорошо). Недаром же Ленин, разъясняя необходимость новой экономической политики, прибегал и к военным сравнениям - вспоминал, например, тактику японского генерала Ноги при осаде Порт-Артура. А на войне злейшим врагом будет тот, кто пошлет бойцов в атаку тогда, когда обстановка требует засесть в окопах и обстреливать противника. Не лучше будет и тот, кто промедлит с началом атаки, когда время для нее придет.

Ленин говорил на X съезде партии:

"...Дело переработки мелкого земледельца, переработки всей его психологии и навыков есть дело, требующее поколений. Решить этот вопрос по отношению к мелкому земледельцу, оздоровить, так сказать, всю его психологию может только материальная база, техника, применение тракторов и машин в земледелии в массовом масштабе, электрификация в массовом масштабе. Вот что в корне и с громадной быстротой переделало бы мелкого земледельца"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 43, с. 60.)

"Новая оппозиция" пыталась увлечь за собой партийные массы, делая вид, что предлагает то самое наступление социалистических элементов, которое предвидел Ленин, и предлагает его даже раньше, чем партия - всего через четыре года после начала нэпа. Но вот это-то "еще раньше" и означало, что предлагается то же самое лишь по форме, а по существу - совсем противоположное. Вместо укрепления социалистических элементов предлагалось на деле оказать услугу сторонникам капиталистического развития.

А сколько "теоретических" находок нагромоздила оппозиция, чтобы создать видимость научно обоснованной платформы! Например, о характере государственной промышленности в Советском государстве: она, оказывается, не социалистическая, а государственно-капиталистическая.

Элементы государственного капитализма в экономике страны существовали - это знал каждый школьник. Были предприятия, сданные в концессию иностранному капиталу, были сданные в аренду "своим" частникам. Не о них шла речь: предприятия, принадлежащие пролетарскому государству, оппозиционеры отказывались признать социалистическими. Каменев рассуждал ужасно "научно":

"...Потому что отношения людей, организация труда, формы выплаты заработной платы, работа на рынок не делают их еще элементами развернутого социалистического хозяйства".

Вот как. И работа на рынок уже - грех. Выходит, ближе к социализму были осенью двадцать третьего, когда рынок игнорировали до того, что при ужасающей бедности создали кризис сбыта.

Из выступления Я. Э. Рудзутака на XIV съезде партии:

"А если Каменев желает действительно искренне и правдиво объяснить партийному съезду наши болячки, найти у партийного съезда врачевание их... он должен был сказать, что он ни на какой политической платформе против большинства ЦК не стоит, что эта платформа выдумана".

Для Дзержинского это был отнюдь не вопрос "чистой" теории. Если предприятие наше капиталистическое, пусть государственно-капиталистическое, то рабочему оно - чужое. Если социалистическое,- значит, свое.

Из доклада Дзержинского на XIV Московской губернской партконференции в декабре 1925 г.:

"А я спрашиваю: что, для рабочего основной капитал есть вещь, совершенно его не касающаяся? Сейчас перед нами, перед всем рабочим классом ставится этот основной вопрос: что такое для рабочего класса основной капитал? Он стоит перед нами потому, что, хотя заработная плата повысилась на 47-50%, реальная зарплата, не номинальная, но если взять ее в среднем, то она равняется 28-29 реальным рублям. Конечно, это ничто, это мало, и, конечно, если придет рабочий от Форда или Форд, то он скажет: какая нищенская зарплата и в каких тяжелых условиях, в гораздо худших условиях, чем у нас, вы работаете. Но на это ответ один: твой рабочий зарабатывает больше, но у него никакого будущего нет. Мы зарабатываем сейчас для себя гроши, но мы куем себе лучшее будущее, перед нами впереди весь мир, мы двигаемся вперед шаг за шагом, строим социализм. (Аплодисменты.) И я вас спрашиваю, в настоящих тяжелых условиях, когда общий уровень поднялся, культурные потребности поднимаются,- что значит эта зарплата? А можем ли мы выбросить лозунг, что надо увеличивать сейчас зарплату? Я, товарищи, перед вами должен прямо сказать: нет. Мы, партия, мы авангард рабочего класса, должны предупредить рабочий класс, что сейчас мы этого лозунга не можем выбрасывать. Почему? Потому что перед нами стоит основной вопрос, вопрос нашего существования, вопрос нашего развития - проблема основного капитала. Когда я говорил, хватит ли у государства средств для того, чтобы строить новые фабрики, для того, чтобы обносившееся оборудование заменить новым, то я тогда говорил, что государство должно найти средства. У кого оно должно найти их? Оно может найти их только у источника всякой стоимости и всех средств, т. е. может найти их у рабочего и у крестьянина".

С такими словами можно было обращаться только к рабочему социалистического государства, только к хозяину.

Когда Дзержинский выступал с этим докладом на Московской конференции, до съезда оставалось несколько дней. В Москве уже знали, что в Ленинграде Зиновьев сколачивает оппозиционную платформу и оппозиционную делегацию. Тех ленинградцев, которые поддерживают линию ЦК, не допускают на съезд.

Оппозиционное выступление на съезде состоялось. После бурной дискуссии ленинградскую делегацию поддержал один делегат из Сибири и один из Поволжья. Это было все. При голосовании резолюции по отчету ЦК оппозиция собрала 65 голосов против 559.

Каменев и Зиновьев остались после съезда не только членами партии, но и членами ЦК и Политбюро. Правда, Каменев больше не был председателем СТО - после съезда его назначили наркомом торговли. Но и теперь он требовал только одного: "раздеть мужика" В его новой должности это означало непримиримую борьбу с ВСНХ, линия которого была противоположной.

Из речи Дзержинского на Пленуме ЦК партии в апреле 1926 г.:

"Вся беда кроется в раздутых штатах, в нашем бюрократизме. Эти недостатки мы должны стремиться преодолеть. Вот именно здесь, Каменев, кроются те миллионы, которые вы напрасно ищете и хотите брать у мужика. Вы говорите: смотрите, мужик денежки имеет и ему хоть бы что, не желает он бросать хлеб на рынок. А я спрошу вас: когда вы товаров не даете, как же вы хотите, чтобы мужик давал вам хлеб? При таком положении у мужика можно было бы взять хлеб лишь при условии, если вернуться к старым временам, т. е. насадить помещиков, которые взяли бы в переплет мужика. Но так как мы живем в государстве союза рабочих и крестьян, причем он, этот союз, не есть голая формула, а живет в голове, в уме, в понимании каждого рабочего, который чувствует этот союз... то мы следовать вашим советам не можем. Почему крестьянин не дает хлеба? Да потому, что мы не даем ему товаров. Тут сидят товарищи из Госплана, и пусть они подтвердят это. Ни к черту не годятся ваши, Каменев, таблицы и "ножницы", потому что мужик не покупает по вашим табличным "ножницам" и не продает по ним, он продает свой товар, например, за рубль, а за то, за что он должен заплатить рубль, он платит на самом деле 3 руб. Между нами и мужиком стоит не кулак, и не столько кулак, сколько наш торговый аппарат, сколько бюрократы, которые сидят в наших торговых органах, кооперации и т. д. Хинчук приводил на съезде уполномоченных Центросоюза такой пример: в двух тысячах низовых ячеек потребкооперации было 1400 тыс. руб. капитала, а хищений и растрат в них было произведено на 1800 тыс. Вот кто жрет и забирает товар, который должен получать мужик. Поэтому, когда говорят о том, что цены на хлеб слишком высоки, то я повторяю, что источник и причины этих высоких цен у нас в изделиях промышленности, в тех ценах, по которым они доходят до низового потребителя".

Вся эта речь посвящена была разоблачению выдумок Каменева и Троцкого, пугавших крестьянским накоплением и требовавших, как выразился Дзержинский, заменить лозунг "лицом к деревне" лозунгом "кулаком к деревне". Почему Феликс Эдмундович ничуть не боялся демагогии оппозиционеров, пугавших "частным капиталом"? Ведь одоление в конечном счете частного капитала было целью его, как и всякого коммуниста. Но он понимал, что по-каменевски частный капитал не одолеть - это можно сделать только по-ленински. Прямо сослался на Ленина в той же речи:

"...То, что говорил Владимир Ильич о нашем аппарате, это до сих пор слово в слово остается правильным и верным. Стоит только посмотреть, какая у нас еще организация производства, какие у нас раздутые штаты, какой страшный и неслыханный бюрократизм не только в составлении планов, а на каждом шагу в правлении треста... Там, где может работать один человек, там есть зам., пом. зама и к нему секретарь и так без конца".

Прямой цитаты из Ленина здесь Дзержинский не дает, название работы не вспоминает, не указывает том и страницу. Может быть, Феликс Эдмундович и не имел в виду какое-либо конкретное выступление: о недостатках государственного аппарата Ленин говорил много раз. Но могло быть и другое: речь шла о работе, которая всегда была в памяти, о которой часто говорили в кругу товарищей, членов ЦК, так что здесь, на Пленуме, его понимали с полуслова. Такими, особенно глубоко врезанными в память, были последние статьи Ленина. Известно, с каким жадным вниманием воспринимал Дзержинский каждое слово, пришедшее из Горок в 1923 г. Исследователи его архива сообщают о документе, написанном через несколько дней после публикации статьи "Лучше меньше, да лучше". Дзержинский предлагал обсудить идеи Ленина на съезде партии, притом не сводить их лишь к проблеме реорганизации РКИ и ЦКК, а поставить вопрос крупно, о государственном аппарате в целом. ЦК партии поручил тогда Дзержинскому выступить с докладом на съезде в секции по организационному вопросу.

Так, может быть, эту статью прежде всего имел в виду Дзержинский? Может быть, и эту. Но в речи на апрельском Пленуме он говорил не только о госаппарате. Там проходили две темы в тесной взаимосвязи: о борьбе с бюрократическими извращениями аппарата, с одной стороны, о торговых отношениях с крестьянством - с Другой. Где такое сочетание идей у Ленина? Ответ может быть только один: статья "О кооперации". Вот что писал там Ильич:

"...Все дело теперь в том, чтобы уметь соединить тот революционный размах, тот революционный энтузиазм который мы уже проявили и проявили в достаточном количестве и увенчали полным успехом, уметь соединить его (тут я почти готов сказать) с уменьем быть толковым и грамотным торгашом, какое вполне достаточно для хорошего кооператора. Под уменьем быть торгашом я понимаю уменье быть культурным торгашом. Это пусть намотают себе на ус русские люди или просто крестьяне, которые думают: раз он торгует, значит, умеет быть торгашом. Это совсем неверно. Он торгует, но от этого до уменья быть культурным торгашом еще очень далеко. Он торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски. От этого его отделяет целая эпоха"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 372 - 373.)

И про эпоху ту пояснял дальше:

"Перед нами являются две главные задачи, составляющие эпоху. Это - задача переделки нашего аппарата, который ровно никуда не годится и который перенят нами целиком от прежней эпохи; переделать тут серьезно мы ничего за пять лет борьбы не успели и не могли успеть. Вторая наша задача состоит в культурной работе для крестьянства. А эта культурная работа в крестьянстве, как экономическая цель, преследует именно кооперирование. При условии полного кооперирования мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве. Но это условие полного кооперирования включает в себя такую культурность крестьянства (именно крестьянства, как громадной массы), что это полное кооперирование невозможно без целой культурной революции"^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 45, с. 376.)

Очень может быть, что именно это рассуждение Ленина об аппарате имел в виду Дзержинский, заявляя, что оно "слово в слово остается правильным и верным". У него были все основания так говорить именно об аппарате государственной торговли.

Руководители торговли предлагали отсечь промышленность от рынка, от потребителя: вы производите, а командовать сбытом будем мы. Это и был ведомственный подход: промышленность производит, торговля торгует. Так могли рассуждать те, кто не понимал движущих пружин общественного производства. Дзержинский понимал их прекрасно. Он знал, что управлять производством и сбытом раздельно нельзя. Кто командует сбытом, тот неизбежно командует и производством. Потому и не мог согласиться на "жесткие завозы". Овладеть рынком для Дзержинского значило завалить рынок своим, государственной промышленностью произведенным товаром настолько, чтобы диктовать цену. А по Каменеву, овладеть рынком значило дать ему команду. Ах, если бы эти команды исполнялись!

Из речи Дзержинского на заседании партийной комиссии президиума ВСНХ СССР и правления Центросоюза в январе 1926 г.:

"...Именно в те моменты, когда методы современного регулирования действовали наиболее жестко, оказывалась наибольшая вакханалия на рынке розничных цен. Это мы наблюдали, скажем, в период реализации хлеба. Такого рода явление с очевидностью показывает, что в производившемся планировании и регулировании были огромные недочеты, объяснявшиеся тем, что не были привлечены те элементы и силы, которые должны быть привлечены.

Все попытки регулировать товарооборот бюрократическим путем, только из центра, не дают положительных результатов".

Атмосфера постоянной свары сбивала с делового стиля, привычного Дзержинскому, который самопохвале всегда предпочитал самокритику. Теперь самокритика давала аргументы оппозиционерам.

Дзержинский - Куйбышеву:

"...Я сознаю, что мои выступления могут укрепить тех, кто наверняка поведут и партию и страну к гибели, то есть Троцкого, Зиновьева, Пятакова, Шляпникова. Как же мне, однако, быть? У меня полная уверенность, что мы со всеми врагами справимся, если найдем и возьмем правильную линию в управлении на практике страной и хозяйством, если возьмем потерянный темп, ныне отстающий от требований жизни. Если не найдем этой линии и темпа - оппозиция наша будет расти, и страна тогда найдет своего диктатора - похоронщика революции,- какие бы красные перья ни были на его костюме... От этих противоречий устал

Эти слова написаны 3 июля 1926 г. Оставалось всего 17 дней до того часа, когда поняли все, до чего же безмерно он устал.

20 июля снова был Пленум и снова ждали драки. Дзержинский незадолго до того перенес приступ грудной жабы. Врачи считали, что выступать на Пленуме ему нельзя. А он считал, что нельзя не выступать. Троцкий, раньше враждовавший с Каменевым и Зиновьевым и на съезде молчавший, теперь объединился с ними. Особенно тяжко лично для Дзержинского было то, что к оппозиции примкнул его первый заместитель по ВСНХ, Пятаков. Пожалуй, именно это более всего вывело из равновесия Феликса Эдмундовича.

Сначала он старался говорить как обычно. Выстраивал громадное здание расчетов, цифр, доказывал свою правоту фактами, а за ними следовали политические выводы:

"Надо сказать следующее, что область, в которой народным комиссаром состоит Каменев, является больше всего неупорядоченной, больше всего поглощающей наш национальный доход. При чем тут развитие нашей промышленности? Пятаков предлагает, со свойственной ему энергией, все средства, откуда бы они ни шли, гнать в основной капитал. Но именно такая постановка,- разве она не есть сдача позиции частному капиталу? Если мы в наших промышленных и торговых организациях изымем и обратим оборотные средства на основной капитал, ясно, что частник на рынке сможет овладеть процессом обращения. Если мы желаем вести борьбу с частным накоплением, с частной торговлей, то какие мероприятия должны быть приняты нашей партией и Политбюро? Урегулирование взаимоотношений кооперации с промышленностью, укрепление всеми силами кооперации, но не теми методами, чтобы покрывать ее недостатки,- я являюсь величайшим врагом таких методов, как являюсь врагом того метода, который предлагает Пятаков по отношению к промышленности,- представлять дело так, что у промышленности все благополучно, а только давайте побольше деньжат".

Феликса Эдмундовича пытались перебивать репликами - на свою беду. Вот он говорит о частном капитале:

- Если говорят вообще о его росте, это неправильно, но есть участки, на которых он растет и развивается. Это именно те участки, которыми ведает Каменев, участки заготовок среди крестьянства.

Крик из зала:

- Скажите про оптовую. Дзержинский немедленно отозвался:

- Что касается оптовой торговли, то ВСНХ при помощи своих синдикатов из оптовой торговли частника так выжил, что он там играет незначительную роль. А где частник силен? В хлебозаготовках, в заготовках кожи, т. е. в той области, которая находится в ведении Каменева. А он приходит сюда и плачет, что все у нас скверно: мужик богатеет, благосостояние у него увеличивается. И Пятаков говорит, что деревня богатеет. Вот несчастье! Наши государственные деятели, представители промышленности и торговли проливают слезу о благосостоянии мужика. А какое благосостояние: 400 млн мужики накопили, по 4 руб. на брата.

И снова о самом главном:

- Надо страну индустриализировать, а этого не будет, если не будем получать все в большей и большей степени продуктов сельского хозяйства. Почему? Потому что нам нужно из деревни сырье, нам нужен хлеб, нам нужна кожа, нам нужна картошка, шерсть, нам нужно деревенское сырье. Нельзя индустриализироваться, если говорить со страхом о благосостоянии деревни.

Из воспоминаний Богумира Шмераля, чехословацкого коммуниста, члена Исполкома Коминтерна:

"Я сидел как раз против него, когда он говорил с трибуны перед верховным форумом большевистской партии. Он говорил с большой энергией, абсолютно деловито, но со страстной горячностью, когда в своей речи касался интересов партии. Последнюю фразу он произнес твердо и почти с торжественной серьезностью.

На поверхностного наблюдателя он мог произвести впечатление крепкого, здорового человека. Но от тех, которые особенно внимательно присматривались, не ускользнуло, что он часто судорожно прижимал левую руку к сердцу. Позже он обе руки начал прижимать к груди, и это можно было принять за ораторский жест. Но теперь мы знаем, что свою последнюю большую речь он произнес, несмотря на тяжелые физические страдания. Это прижимание обеих рук к сердцу было сознательным жестом сильного человека, который всю свою жизнь считал слабость позором и который перед самой смертью не хотел, пока он не закончит своей последней речи, показать, что он физически страдает, не хотел казаться слабым".

Софья Сигизмундовна Дзержинская:

"Я в это время работала в агитпропе ЦК ВКП(б), где руководила Польским бюро. Надеясь встретиться с Феликсом в кремлевской столовой во время перерыва в заседаниях Пленума ЦК и ЦКК, я раньше обычного пошла в столовую, находившуюся тогда в Кремле в не существующем уже сейчас так называемом кавалерском корпусе. (Сын наш был тогда на даче.) Феликса там не было, и мне сказали, что обедать он еще не приходил. Вскоре в столовую пришел Я. Долецкий (руководитель ТАССа) и сказал мне, что Феликс во время речи почувствовал себя плохо; где он находится в данный момент, Долецкий не знал. Обеспокоенная, я побежала домой, думая, что Феликс уже вернулся на нашу квартиру.

Но и здесь его не было. Я позвонила в ОГПУ секретарю Феликса В. Герсону и узнала от него, что у Феликса был тяжелый приступ грудной жабы и что он лежит еще в одной из комнат Большого Кремлевского дворца. Не успела я закончить разговор с Герсоном, как открылась дверь в нашу квартиру и в столовую, в которой я в углу у окна говорила по телефону, вошел Феликс, а в нескольких шагах за ним сопровождавшие его А. Я. Беленький и секретарь Феликса по ВСНХ С. Реденс. Я быстро положила трубку телефона и пошла навстречу Феликсу. Он крепко пожал мне руку и, не произнося ни слова, через столовую направился в прилегающую к ней спальню. Я побежала за ним, чтобы опередить его и приготовить ему постель, но он остановил меня обычными для него словами: "Я сам". Не желая его раздражать, я остановилась и стала здороваться с сопровождавшими его товарищами. В этот момент Феликс нагнулся над своей кроватью, и тут же послышался необычный звук: Феликс упал без сознания на пол между двумя кроватями.

Беленький и Реденс подбежали к нему, подняли и положили на кровать. Я бросилась к телефону, чтобы вызвать врача из находившейся в Кремле амбулатории, но от волнения не могла произнести ни слова.

В этот момент вошел в комнату живший в нашем коридоре Адольф Барский и, увидев лежащего без сознания Феликса, вызвал по другому телефону врача. Почти моментально пришел кремлевский врач Л. А. Вульман, сделал Феликсу инъекцию камфары, но было уже слишком поздно. Феликс был уже мертв. Это произошло 20 июля 1926 года в 16 часов 40 минут. Ему не исполнилось еще 49 лет".

В декабре 1927 г. XV съезд ВКП(б) - тот самый съезд, который утвердил директивы по составлению пятилетнего плана,- исключил из партии участников оппозиционного блока.

Анализ показывает, что вплоть до конца 1927 г. продолжалась экономическая политика, основанная в целом на ленинских принципах: укреплялся союз рабочего класса с крестьянством, становление планового хозяйства сопровождалось развитием хозрасчета и товарно-денежных отношений, совершенствовалось материальное стимулирование и повышался уровень жизни трудящихся, устойчивые высокие темпы экономического роста сочетались с ориентацией на пропорциональность и экономическое равновесие. Как и при жизни Ленина, партия в эти годы давала отпор левацким требованиям "скачков", форсирования темпов роста за счет нарушения экономического равновесия, в ущерб социальным интересам трудящихся и политической консолидации общества. Традицию планомерного и последовательного развития при сохранении экономического и политического равновесия продолжала и резолюция XV съезда о директивах по составлению пятилетнего плана.

Что же произошло потом?

Первая пятилетка началась, как известно, 1 октября 1928 г. (в то время хозяйственный год начинался с октября). Пятилетний план еще не был утвержден, Госплан завершал его разработку, опираясь в основном на директивы XV съезда. Были подготовлены, как предполагалось с самого начала, два варианта плана. Один назывался отправным, другой - оптимальным. Поначалу один вариант политически не противопоставлялся другому - просто учитывалось, что некоторые факторы (урожай, внешнеторговая конъюнктура, внешнеполитическая обстановка) не поддаются точному прогнозу. Председатель Госплана СССР Г. М. Кржижановский говорил в своем докладе XV съезду: "Мы должны поступать так, как поступает артиллерист,- взять поле обстрела в вилку, наметить две прикидки или, как говорят, два варианта. Первый вариант - зоркая осторожная оценка некоторого минимума хозяйственных возможностей, обеспечивающих прежде всего бесперебойное развитие хозяйства. Вот вам отправная прикидка, отправной вариант. Другой ряд цифр учитывает более благоприятные шансы, которые при известных условиях дадут нам возможность лучшего осуществления наших целевых ставок. Не беда, если этот оптимальный вариант будет осуществлен не в полной мере". Если наметки XV съезда можно было бы выполнить при среднегодовом темпе прироста промышленной продукции около 16%, а отправной вариант ориентировался примерно на 18%, то оптимальный требовал темпов в 20-22%. То, что согласно оптимальному варианту планировалось на пять лет, при отправном заняло бы около шести лет.

Однако в дальнейшем отправной вариант все чаще стали именовать минимальным, оппортунистическим, враждебным. Совнарком стал рекомендовать только оптимальный вариант. В апреле 1929 г. XVI партконференция на основании докладов председателя Совнаркома А. И. Рыкова, председателя Госплана Г. М, Кржижановского и председателя ВСНХ В. В. Куйбышева единогласно высказалась за оптимальный вариант как единственно возможный и приемлемый. V съезд Советов СССР принял пятилетний план, основные показатели которого соответствовали решениям конференции.

Однако в дальнейшем постановлениями ЦК партии, Совнаркома, ЦИК СССР были повышены плановые показатели по чугуну, нефти, тракторам, сельскохозяйственным машинам и другим видам продукции. Затем был выдвинут лозунг "пятилетку - в четыре года", а принимавшиеся годовые планы приобретали все более форсированный характер. Так, в докладе сессии ЦИК о контрольных цифрах на 1931 г. В. М. Молотов, сменивший А. И. Рыкова на посту председателя Совнаркома, сообщил, что намечен прирост промышленной продукции на 45% вместо 22, предусмотренных пятилетним планом для третьего года пятилетки. Вскоре Сталин пояснил в одной из речей, что это будет значать выполнение пятилетки за три года по основным отраслям. А в январе 1933 г., выступая с докладом на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), он же объявил, что пятилетний план выполнен. Если по плану отчетным годом должен был стать 1932/33 хозяйственный (с 1 октября по 30 сентября), то фактически им стал 1932 календарный год (к тому времени начало хозяйственного года перенесли на 1 января). Таким образом, пятилетка продолжалась 4 года и 3 месяца.

Как же она была завершена?

В докладе Сталина на Объединенном пленуме были приведены всего две отчетные цифры: сообщалось, что программа по общему объему промышленного производства выполнена на 93,7%, по тяжелой промышленности - на 108%. Речь идет о стоимостных, валовых показателях, которые по самой своей природе неизбежно условны в той или иной степени. Эта условность, приблизительность тем больше, чем сильнее меняется структура производства в течение рассматриваемого периода. Но именно наша первая пятилетка являет, пожалуй, уникальный в мировой истории пример ломки структуры промышленности в крупной стране. В 1932 г. давали продукцию целые отрасли, не существовавшие в 1928-м: автомобильная, тракторная, нефтехимическая и др. Почти все прочие отрасли обрабатывающей промышленности преобразились, стали давать новую продукцию. Такое преображение структуры само по себе лишь подчеркивает историческое значение индустриализации. Но если мы хотим оценить, насколько точным было конкретное плановое решение и как оно было выполнено, то на столь общие стоимостные показатели полагаться нельзя.

Известно, что именно продукция машиностроения, особенно производство оборудования, станков (оцененное не в штуках, а в рублях), оказала большое влияние на итоговую цифру валовой продукции всей промышленности. Здесь, в машиностроении, данные о выполнении плана оказались наиболее благополучными. Но о чем говорит сопоставление индексов, отражающих стоимость продукции этих отраслей, с индексами того времени, когда подобной продукции в стране не производилось? Главным образом о том, что самолет как сумма валовой продукции больше, чем телега. Насколько именно больше - зависит от выбора коэффициентов, которые вынужден будет применить статистик. Необходимо помнить о неизбежной условности валовых показателей при количественной оценке насколько возросла валовая продукция страны, и вместо ста телег произведено сто самолетов. Между тем сама природа поставленного вопроса (как выполнен план) требует именно точной количественной оценки. Отвечая на вопрос с помощью одних лишь стоимостных показателей, Сталин фактически уклонился от доказательств. Он предложил считать план выполненным - и дело с концом. Поразительно, но факт: именно эта речь оставалась единственным первоисточником утверждения об успешном выполнении первого пятилетнего плана за 4 года и 3 месяца - утверждения, перекочевывавшего из учебника в учебник, из монографии в монографию в течение 55 лет. Практически ни в одной публикации советских экономистов или историков не предпринималось попытки систематического сопоставления широкого ряда цифр пятилетнего плана с отчетными данными советской статистики. Лишь в 1965 г. С. П. Первушин в статье, вошедшей в сборник "Производство, накопление, потребление", выпущенный семитысячным тиражом, сумел мельком поставить под сомнение сталинскую установку о темпах того времени. Впрочем, и там анализ общих итогов пятилетки дать не удалось.

Для ответа на такой сложный вопрос - о выполнении пятилетнего плана развития народного хозяйства страны - в наше время предпринимается сопоставление широкого круга показателей - не только стоимостных, но и натуральных. Применительно к такой необычной пятилетке, как первая, это тем более необходимо. Рассмотрим таблицу.

Шесть первых строк отражают развитие отраслей, которые тогда считались особенно важными. О них, а также еще о двух стоимостных показателях (по общему и сельскохозяйственному машиностроению) в постановлении V съезда Советов о пятилетнем плане сказано: "Съезд поручает особенному вниманию и наблюдению правительства поставленные в плане и решающие для социалистической индустриализации страны производственные задания..." Как видим, из этих шести заданий (как и из других, приведенных в таблице) в 1932 г. не было выполнено ни одно. Задания п° двум отраслям выполнены в 1933 г.- примерно в срок, намечавшийся первоначально утвержденным пятилетним планом, т. е. оптимальным вариантом. Остальные выполнены в 1934 г. (это примерно отвечало наметкам отправного варианта) или позднее.

По всем историческим меркам это был блестящий результат. Капиталистическая индустриализация ни в одной стране не показывала подобных темпов, несмотря на то что развитие промышленности во всех крупных капиталистических странах опиралось на внешние источники финансирования (грабеж колоний, займы, контрибуции) и происходило в благоприятных внешнеполитических условиях. Достижения Страны Советов производили особенно ошеломляющее впечатление на фоне великой депрессии во всем остальном мире. Принимая во внимание все это, современный исторический анализ призван дать ответ и на другие вопросы. Можно ли было получить более высокие экономические результаты? Можно ли было обойтись меньшими социальными издержками? Как повлияли на итоги пятилетки конкретные решения, да и вся та хозяйственная культура, которая порождена была отходом от методов экономического развития, практиковавшихся в период нэпа?

Судя по всему, первоначальный замысел Госплана (попадание в "вилку" между отправным и оптимальным вариантом) был в основном реальным, по крайней мере по отношению к количественным рубежал^ пятилетки. Но когда принятый напряженный вариант сменился произвольными фантастическими скачками в годовых планах, произошел срыв. Возникли диспропорции, вызвавшие - после незначительного прироста - резкий спад темпов. Общий итог "скачка" со спадом по сравнению с возможным планомерным развитием был, бесспорно, ниже. Это подтверждает сопоставление фактических темпов прироста промышленной продукции страны с намечавшимися по разным вариантам планов.

Особого внимания заслуживает резкий спад темпов в 1933 г., который должен был стать последним годом первой пятилетки, но после заявления о досрочном выполнении плана оказался первым годом второй пятилетки. Если за пять лет фактический среднегодовой прирост заметно ниже показателей оптимального и примерно равен отправному варианту, то за четыре года он превосходит оптимальный вариант. Нельзя не заметить и того, что подхлестывание, начавшееся с плана на 1930 г., дало тогда мизерную прибавку, не идущую ни в какое сравнение с потерями от последовавшего спада.

"Скачок" с последующим спадом, имевший место в 1930-1933 гг., был первой, но, к сожалению, не последней попыткой такого рода - в дальнейшем это случалось в разное время в разных странах, так что сейчас механизм подобного процесса достаточно широко известен. В первооснове обычно лежат непропорционально большие инвестиции в строительство новых предприятий. Вскоре обнаруживается, что они несоразмерны со строительными мощностями, с возможностями поставки материалов и оборудования, с развитием инфраструктуры - прежде всего транспорта и энергетики. Начатые многочисленные стройки растягиваются, вложенные в них средства не дают отдачи. Не находит товарного покрытия и выплаченная в ходе их сооружения зарплата, возникает товарный голод, за ним следует инфляция и как следствие - либо повышение цен, либо нормированное снабжение. В годы первой пятилетки имело место и то, и другое - это был единственный в нашей истории случай, когда карточное снабжение в целом по стране ввели не вследствие войны, а в мирное время.

Диспропорции, нарушения материального снабжения неразрывно связаны с дезорганизацией производства, простоями, снижением качества труда, ростом затрат. Прирост производительности труда в промышленности за годы пятилетки оказался значительно меньше запланированного, а прирост среднегодовой зарплаты - намного больше. Это было, с одной стороны, следствием нарушения пропорциональности, с другой - причиной новых диспропорций. Уже не могло быть речи о значительном снижении себестоимости, что с учетом изначальной напряженности плана считалось важнейшим источником накоплений и непременным условием выполнимости пятилетки.

Напомним, что еще в 1926 г. в спорах о путях индустриализации, когда лидеры оппозиции требовали нажима на крестьянство, партия противопоставляла им иной план. Предлагалось путем рационализации, режима экономии, ограничения бюрократизма снизить -"атраты в промышленности и увеличить ее накопления и одновременно расширить поставки товаров для деревни, чтобы получить больше хлеба - и для города, и для экспорта. Этот курс, несмотря на трудности, в основном осуществлялся в 1926-1927 гг. XV съезд тоже придерживался такой политики, делал ставку на нее. Попытка скачка в 1929-1930 гг. нанесла этой политике двойной удар: во-первых, не получилось запланированных накоплений в промышленности, во-вторых, возрос спрос на товары в городе, так как рост промышленности обеспечивался не столько за счет повышения производительности труда, сколько за счет увеличения численности занятых, к тому же при опережающем росте зарплаты. Оставалось либо свернуть индустриализацию, либо получить дополнительные ресурсы за счет увеличения изъятия средств из сельского хозяйства и ограничения потребления городского населения. Темпы и методы коллективизации тем самым прямо связывались с темпами и методами индустриализации. Намеченные XV съездом и положенные в основу заданий пятилетки реалистичные темпы коллективизации были пересмотрены в те же годы (и столь же радикально), что и задания по промышленности.

Анализ примененных методов коллективизации и их социально-политических последствий потребует предварительного обширного исследования материалов, которые почти не публиковались до сих пор. Рассмотрим лишь основные производственные итоги пятилетки в сельском хозяйстве, на которых, бесспорно, сказались социальные последствия применявшихся методов коллективизации.

Следует иметь в виду, что значительное внимание показателям сельскохозяйственного производства уделялось лишь при составлении пятилетнего плана. А при корректировке его заданий применительно к деревне упор делался на темпы коллективизации. Пятилетним планом намечалась коллективизация около 20% хозяйств. Уже в 1929 г. этот уровень был перекрыт, а к концу пятилетки коллективизация в основном завершилась в главнейших районах. Этот итог и констатировал Сталин на Объединенном пленуме в январе 1933 г., умолчав о производстве сельскохозяйственной продукции, которое (по крайней мере в животноводстве) катастрофически сократилось.

Повторим общеизвестное: индустриализация необходима любой стране, она вдвойне необходима стране, ставшей на путь социалистического строительства, она была втройне необходима ввиду враждебного окружения единственного в то время социалистического государства. Последнее диктовало и сжатые темпы построения тяжелой, и в том числе оборонной, промышленности. Победа в Великой Отечественной войне была бы невозможна без предшествовавшего исторического подвига народа - индустриализации. Исследование ошибок на пути индустриализации ни в какой мере не ставит под сомнение эти истины, многократно подтвержденные самой жизнью. Вопрос в другом: были ли избраны методы, ведущие к наименьшим или наоборот, наибольшим издержкам в процессе индустриализации? С этим связан и другой вопрос, особенно актуальный сегодня: о происхождении негативных сторон плановой, хозяйственной культуры, сложившейся в 30-40-х годах,- тех сторон, которые призвана преодолеть перестройка.

О периоде индустриализации в юбилейном докладе М. С. Горбачева сказано, что наряду с историческими достижениями он принес и потери: "Тогда уверовали в универсальную эффективность жесткой централизации, в то, что командные методы - самый короткий, лучший путь к решению любых задач". Когда и как впервые возобладала эта идея?

Напомним: переход от восстановления к индустриализации обозначил еще XIV съезд в 1925 г. Если бы сама объективная логика такого перехода диктовала необходимость поворота к искусственному подхлестыванию роста, к скачкам, то на том же съезде должен был бы произойти этот поворот, тем более что его требовали некоторые влиятельные лидеры ("новая оппозиция"). Но съезд определенно отверг такой путь. Вот слова из его основной резолюции, принятой по докладу Сталина: "Налицо экономическое наступление пролетариата на базе новой экономической политики..." Съезд предлагал "развертывать нашу социалистическую промышленность на основе повышенного технического уровня, однако в строгом соответствии как с емкостью рынка, так и с финансовыми возможностями государства".

В разделе о работе в деревне XIV съезд, осуждая два уклона (недооценку борьбы с кулаком и переоценку ее), записал: "Съезд особенно подчеркивает необходимость борьбы с этим последним уклоном. При относительно большей подготовленности партии к непосредственной борьбе с кулаком и к преодолению первого уклона гораздо более трудную задачу представляет преодоление второго уклона, ибо его преодоление требует более сложных приемов борьбы по сочетанию методов политической изоляции кулачества с методами вовлечения основной массы крестьянства в русло социалистического строительства. Тем более, что в настоящих условиях этот второй уклон грозит возвратом к политике раскулачивания, срывом нынешней линии партии в деревне, линии, уже обеспечившей серьезные политические успехи, срывом смычки между пролетариатом и крестьянством и, стало быть, срывом всей нашей строительной работы". Этот текст резолюции представляет собой пересказ соответствующих положений из Политического отчета ЦК, с которым выступил Сталин.

XV партконференция (1926 г.) в своей резолюции записала: "Народное хозяйство вступает в полосу, когда темп развития его сильно замедляется сравнительно с истекшими годами. Совершенно неправильна пораженческая идеология, которая проявлялась в выступлениях оппозиции, связывающей с этим замедлением темпа срыв индустриализации и угрозу диктатуре пролетариата. Эта идеология не учитывает того, что развитие индустрии на основе расширения основного капитала (нового капитального строительства) никогда не могло и не может идти с такой быстротой, с какой происходило развитие промышленности на старой базе в восстановительный период за последние годы".

Взвешенная установка XV съезда о темпах приведена выше. Кто же мог иметь достаточно власти для того, чтобы в короткий срок изменить устоявшуюся линию партии? Ответ очевиден. Поэтому важно рассмотреть высказывания Сталина как о темпах экономического роста, так и о темпах социалистических преобразований.

В работе "Об основах ленинизма" (1924 г.) читаем об основных задачах социалистического строительства: "Едва ли нужно доказывать, что выполнить эти задачи в короткий срок, провести все это в несколько лет - нет никакой возможности". Годом позже, в докладе "К итогам работ XIV конференции РКП(б)", Сталин отмечает объективные факторы, "диктующие выбор наименее болезненных, хотя бы и длительных, путей для приобщения крестьянства к социалистическому строительству, для строительства социализма вместе с крестьянством". Он указывает на необходимость "ликвидации пережитков военного коммунизма в деревне". Называет "пустой болтовней" призывы "разжечь классовую борьбу в деревне". Утверждает: "Главное теперь состоит в том, чтобы сомкнуться с основной массой крестьянства, поднять ее материальный и культурный уровень и двинуться вперед вместе с этой основной массой по пути к социализму". Доказывает, что через кооперацию - кредитную, сельскохозяйственную, потребительскую, промысловую "медленно, но основательно должно включиться крестьянское хозяйство в общую систему социалистического строительства" (заметим: "медленно, но основательно"). И наконец, требует, "чтобы коммунисты в деревне отказались от уродливых форм администрирования. Нельзя выезжать на одних лишь распоряжениях в отношении к крестьянству. Надо научиться терпеливо разъяснять крестьянам непонятные для них вопросы, надо научиться убеждать крестьян, не щадя на это дело ни времени, ни усилий".

В докладе на XIV съезде партии (декабрь 1925 г.) Сталин возражает против форсирования капиталовложений в промышленность: "Это был бы такой быстрый темп развития промышленности, которого мы не выдержали бы..." Предупреждает, что "в дальнейшем развитие нашей промышленности будет идти, по всей вероятности, не таким быстрым темпом, каким оно шло до сих пор".

Из доклада "О хозяйственном положении и политике партии" (1926 г.):

"То же самое надо сказать о темпе нашего накопления, о резервах, имеющихся в нашем распоряжении для развития нашей промышленности. У нас любят иногда строить фантастические промышленные планы, не считаясь с нашими ресурсами. Люди забывают иногда, что нельзя строить ни промышленных планов, ни тех или иных "широких" и "всеобъемлющих" предприятий без известного минимума средств, без известного минимума резервов. Забывают об этом и забегают вперед".

На XV партконференции Сталин говорит, что оппозиционный блок "скатывается... на путь "сверхчеловеческих" прыжков и "героических" вторжений в область объективного хода вещей. Отсюда... требование индустриализировать нашу страну чуть ли не в полгода и т. д. Отсюда авантюризм в политике оппозиционного блока. В связи с этим приобретает особое значение теория оппозиционного блока (она же - теория троцкизма) о перепрыгивании через крестьянство у нас, в нашей стране, в деле индустриализации нашей страны...". В том же докладе Сталин поддержал утверждение Рыкова о том, что происходит не "вымывание" середняка, а, наоборот, его усиление при значительном сужении крайних полюсов, т. е. кулачества и бедноты.

5 ноября 1927 г. в беседе с иностранными рабочими делегациями Сталин заявил: "Мы думаем осуществить коллективизм в сельском хозяйстве постепенно, мерами экономического, финансового и культурно-политического порядка. Я думаю, что наиболее интересным вопросом является вопрос о мерах экономического порядка". О "всеохватывающей коллективизации" в той беседе сказано очень определенно: "К этому дело еще не пришло и не скоро придет". Обратим внимание на дату: ноябрь 1927 г.

В следующем месяце собрался XV партийный съезд. В отчетном докладе Сталина приводятся темпы прироста национального дохода: 29,9% в 1925/1926 г., 11,4- в 1926/1927, 7,3%-в плане на 1927/1928 г. Не смущаясь снижением, докладчик комментирует эти цифры так: "...Темп роста национального дохода СССР за последние годы является рекордным по сравнению с крупными капиталистическими странами Европы и Америки".

Правда, в заключении раздела "Темп развития нашей крупной социалистической промышленности" мелькнули слова о повышении темпов: "Задача партии: закрепить достигнутый темп развития социалистической промышленности и усилить его в ближайшем будущем на предмет создания благоприятных условий, необходимых для того, чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны". Но это "и усилить" воспринимается в контексте как случайное слово, потому что нигде задача повышения темпов не ставится в развернутом виде и не обосновывается. Наоборот, весь раздел дышит удовлетворением от имеющихся темпов. Сталин приводит сначала цифры прироста продукции крупной национализированной промышленности за те же три года: 42,2%, 18,2 и 15,8%. Затем - госплановские черновые наметки пятилетки: среднегодовой прирост продукции крупной промышленности-15%", всей промышленности - 12%. Следует сравнение с американскими темпами (от 2,6% до 8,2%) и дореволюционными российскими (10,7% в лучшие годы). Вывод: "Процент ежегодного прироста продукции нашей социалистической промышленности, а также продукции всей промышленности есть рекордный процент, какого не имеет ни одна крупная капиталистическая страна в мире". Этот вывод бесспорно справедлив. Сорока процентные приросты периода восстановления не могли быть постоянной нормой. Для развития на основе полного цикла расширенного воспроизводства 12%-блестящий показатель.

В резолюции съезда по сталинскому отчетному докладу нет ни слова о повышении темпов, по отношению к индустриализации употреблены слова "продолжать неослабным темпом", выделена проблема накопления товарных и валютных резервов. А в директивах съезда подчеркнуто, что "центральной проблемой промышленности", решению которой должны быть подчинены все остальные задачи, является снижение себестоимости - количественные задачи на втором плане. Формулировка директив о темпах, не только не требующая их немедленного повышения, но почти предостерегающая от этого, приведена выше.

Задачи деревенской работы в докладе Сталина на съезде рассматриваются в духе изложенного выше пункта беседы с иностранными рабочими. Заключая раздел, Сталин ставит коллективизацию (притом постепенную) на второе место, на первом - другие более низкие формы обобществления, поскольку и они были еще далеко не везде достигнуты:

"Задача партии: расширять охват крестьянского хозяйства кооперацией и государственными органами по линии сбыта и снабжения и поставить очередной практической задачей нашего строительства в деревне перевод распыленных крестьянских хозяйств на рельсы объединенных, крупных хозяйств, на общественную, коллективную обработку земли на основе интенсификации и машинизации земледелия в расчете, что такой путь развития является важнейшим средством ускорения темпа развития сельского хозяйства и преодоления капиталистических элементов в деревне".

Из дальнейшего текста доклада заслуживает внимания одна деталь: "Непразы те товарищи, которые умаю г, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство - легкое, но далеко не действительное. Кулака надо взять мерами экономического порядка, на основе революционной законности". Запомним дату: это сказано в декабре 1927 г.

Итак, через десять лет после Октября, спустя почти четыре года после смерти Ленина сохранялась ленинская линия - курс на развитие без забегания вперед, с учетом объективных требований жизни.

Прошло еще две недели. 15 января 1928 г. Сталин выехал в Сибирь. В городах, одном за другим, собирал он совещания партийного актива. Нет, не для разъяснения столь глубоких и взвешенных документов только что прошедшего XV съезда. Он в резкой форме критикует местных работников за нежелание применять против кулаков чрезвычайные меры, 107-ю статью Уголовного кодекса. И тут же ставит в повестку дня "развертывание строительства колхозов и совхозов". Не как дело перспективы, а в прямой связи с текущим мероприятием - хлебозаготовительной кампанией. Два месяца прошло после его заявления в беседе, что к этому дело еще "не скоро придет". Меньше месяца - после XV съезда, наметившего совсем иной подход.

Важное обстоятельство: запись январских речей 1928 г. в Сибири была впервые опубликована только в 1949 г., при выходе Собрания сочинений Сталина.

Прошло еще полгода (всего полгода). В речи на Пленуме ЦК ВКП(б) 9 июля 1928 г. Сталин заявил, что крестьянство "платит государству не только обычные налоги, прямые и косвенные, но оно еще переплачивает на сравнительно высоких ценах на товары промышленности - это во-первых, и более или менее недополучает на ценах на сельскохозяйственные продукты - это во-вторых. Это есть добавочный налог на крестьянство в интересах подъема индустрии, обслуживающей всю страну, в том числе крестьянство. Это есть нечто вроде "дани", нечто вроде сверхналога, который мы вынуждены брать временно...". Далее Сталин обрушился на "некоторых товарищей", которые требуют ввести "восстановительные цены" на хлеб, т. е. цены, возмещающие затраты на производство. Таким образом, предлагалось принуждать крестьян продавать хлеб в убыток, по ценам ниже "восстановительных". Это было мерой, направленной не только против кулака, но и против всего крестьян, так как цена была одна для всех. Это было отходом от ленинской новой экономической политики. Это было прямым нарушением решений XV съезда партии. На отказ продавать хлеб в убыток можно было отве-107-й статьей. На крестьянские восстания, вызванные чрезвычайными мерами, можно было ответить военной силой. Но на следующий год крестьяне неизбежно должны были сократить посевы, как уже было при продразверстке. Чем отвечать на это?

И эта речь на Пленуме была впервые опубликована лишь 21 год спустя, когда уже не только никто не мог вслух выступить с критикой вождя, но и мало кто был способен хоть про себя усомниться в его непогрешимости. Тогда же была впервые опубликована речь, с которой он выступил на том же Пленуме двумя днями позднее. Из нее следует, во-первых, что некоторые участники Пленума (они не названы) не соглашались с принципом "дани" и отказом от восстановительных цен, а во-вторых - что они сами отказались от восстановительных цен. Кто были люди, отстаивавшие эту позицию на Пленуме, и почему они в итоге отступили в главном вопросе - не узнать без архивных материалов.

На другой день после закрытия июльского Пленума Сталин выступил на активе с речью, которая была сразу опубликована в печати. В ней он требовал "немедленной" ликвидации "обхода дворов, незаконных обысков и всякого рода нарушений революционной законности", немедленной ликвидации "всех и всяких рецидивов продразверстки и каких бы то ни было попыток закрытия базаров", "некоторого" повышения цен на хлеб (о восстановительных ценах речи не было). Таким образом, в публичной речи провозглашались от собственного имени благие начинания, которые отвергались в "закрытых" речах.

На сей раз однако вышла неувязка: сам Троцкий

оказал Сталину плохую услугу. Июльский Пленум частично отменил чрезвычайные меры. Троцкий же, которому вовсе не обязательно было знать, как относился к этому Сталин, в открытом письме обрушился

это решение, отстаивая политику чрезвычайных мер. Получив такого сторонника, Сталин оказался в глазах посвященных, т.е. участникам Пленума и более или менее широкого партийного актива, в весьма неудобном положении. Это неудобство еще более возросло, когда Бухарин выступил в "Правде" со своей знаменитой статьей "Заметки экономиста".

На первый взгляд кажется вполне естественным, что Бухарин - главный теоретик партии и правая рука Сталина в деле разгрома троцкистско-зиновьевского блока, основная мишень нападок оппозиционеров - выступает с очередной развернутой критикой троцкистских взглядов. Но чем дальше читаешь статью, тем более странным кажется ее тон. Троцкисты уже несколько месяцев как исключены из партии, их уже без лишнего шума арестовывают, высылают, они перестали хоть как-нибудь влиять на политику партии, а в статье Бухарина такая страсть, такой запал, будто речь идет о настоящем, борьба кипит и опасность велика. И вдруг соображаешь: так и есть, противник не в прошлом, он перед ним во плоти. "Троцкисты" - лишь псевдоним в устах автора статьи. Его противник - Сталин. Именно он говорил в последние месяцы все то, что теперь громит Бухарин. Правда, троцкисты тоже говорили это, почему и удалось Бухарину замаскировать критику псевдонимом, затрудняя прямой ответный удар. Но троцкисты говорили это раньше - Сталин говорит теперь. Вот один пример. С начала 1928 г.- в январских речах, затем на апрельском Пленуме, затем на июльском - Сталин настойчиво повторяет, что деревня разбогатела благодаря трем подряд урожайным годам и теперь может припрятать хлебные излишки. Вывод из этого тезиса ясен: допущен перекос в ущерб индустриализации, в пользу села, в этих условиях нелепо требовать повышения цен на хлеб, надо, наоборот, поприжать деревню и взять с нее "дань" в пользу промышленности. Это звучит очень революционно, особенно если учесть, что вслед за словами "растет и богатеет деревня" Сталин подпускает мысль, что особенно богатеет кулак. Кто се захочет раздеть эксплуататоров на пользу социалистической индустрии? Но это лишь словесность, хоть и красивая. А у Бухарина против этого (т. е., разумеется, не против этого, а против дословно похожих рассуждений троцкистов) - факты, экономический анализ. Ряды цифр выстраиваются в доказанный вывод: доходы крестьян растут, но при этом хлебное хозяйство подорвано чрезмерным изъятием средств в пользу промышленности. Как это может быть? Очень просто. Российский крестьянин искони не только хлебороб, но и отходник, т. е. сезонный рабочий, в основном лесоруб и строитель. Бухарин доказывает с цифрами в руках, что чуть не половину возросших доходов деревни составляют заработки отходников, что означает, во-первых, ускоренный рост промышленности при далеко не блестящем положении хлебного хозяйства, а во-вторых, массовый рост доходов отнюдь не кулацких, кулакам отходничество ни к чему. Ясны и практические выводы: стимулирование отходничества стране, и промышленности в том числе, не требуется, ибо рабочих рук и так избыток, а вот подрыв хлебной базы опасен, и в первую очередь для самой индустриализации. С особой яростью, с возмущением, почти явно искусственным, обрушивается Бухарин на письмо Троцкого против решений июльского Пленума об отмене чрезвычайных мер.

Бухарин не выступил с оппозиционной платформой против линии партии, не выступил и с личной критикой Сталина, напротив - он защищает генеральную линию. Но так рьяно защищает, что генсек то и дело напарывается на нее сам.

Отступать поздно, Сталин может только расширять атаку. В октябре он выступает на пленуме МК и МКК ВКП(б) с речью "О правой опасности в ВКП(б)", которая публикуется в "Правде". Сталин доказывает, что в партии есть правый уклон, что это явление не пустяковое, а серьезное и называет его основные признаки: правые против борьбы с кулаком и за свертывание темпов индустриализации. Он утверждает затем, что хотя из двух опасностей - правой и "левой" - "обе хуже", все же надо сосредоточить внимание на борьбе с правой, ибо "партия за годы борьбы с "левым", троцкистским уклоном научилась многому и ее уже нелегко провести "левыми" фразами". (Ах, где те золотые деньки 1925-1927 гг., когда партия, по утверждению ее генсека, была невосприимчива к правой опасности! Всего несколько месяцев прошло-и она уже готова этой опасности поддаться. Глаз да глаз нужен.)

В ноябре 1928 г. Пленум ЦК обсуждал конкретную позицию: контрольные цифры на 1928/29 хозяйственен год первый год пятилетки. Речь Сталина на этом Пленуме называлась "Об индустриализации страны и правом уклоне в ВКП(б)". Три вопроса ставит оратор в самом начале речи: о темпах индустриализации, о сельском хозяйстве, о правом уклоне. В связи с первым вопросом затронуты самые разнообразные темы: и "индустриализация" Петра Великого, и дооктябрьская статья Ленина, и рассуждение о том, что кабы нам да германскую промышленность, то и не нужны особо высокие темпы индустриализации. Одно не упоминается ни единым словом, именно то, что имеет самое близкое отношение к теме: XV съезд и его директивы по пятилетнему плану. И немудрено: установки сталинской речи прямо противоположны линии съезда, ибо теперь выдвигается задача односторонняя: ускоренное развитие тяжелой индустрии. Не упомянут съезд и в связи со вторым вопросом - о сельском хозяйстве. И лишь по третьему вопросу, о борьбе с правым уклоном, помянут XV съезд. Помянут не без раздражения: "Что XV съезд приплетен здесь ни к селу ни к городу, это не подлежит сомнению". Такими словами начинается отповедь члену ЦК Фрумкину, который вновь обратился с письмом в ЦК и ЦКК и вновь напоминал о решениях XIV и XV съездов.

1929 г. начался с выступлений Сталина на объединенном заседании Политбюро ЦК и Президиума ЦКК, опубликованных впервые в 1949 г. в краткой записи под названием "Группа Бухарина и правый уклон в нашей партии". Здесь впервые названы имена: Бухарин, Рыков, Томский. Здесь сказано о разногласиях по тем же вопросам - темп индустриализации и пути решения зерновой проблемы,- впервые проявившихся на июльском Пленуме. Здесь сказано, что статья "Заметки экономиста" - это попытка пересмотреть или "поправить" линию ЦК. Позднее, в речах гораздо более пространных, но для печати, т. е. публиковавшихся немедленно, не нашлось места для упоминания этой статьи. Неудобно было Сталину публично признавать, что узнал себя в описании позиции, которую Бухарин критиковал как троцкистскую.

В последующие полтора года все более решительно проявляется отказ от установок XV съезда относительно темпов индустриализации, темпов и методов коллективизации. Сами критерии правильности политики партии пересматривались. Еще в 1928 г. Сталин говорил (и вполне резонно): если после насильственного изъятия хлеба посевы не сократились - значит, нет и серьезного недовольства крестьян. Но в 1929-м уже заявил обратное: посевы сократились,- значит, чрезвычайные меры нужны. Да что там сокращение посевов - даже восстание крестьян в Аджарии было названо "ничтожной мелочью", доказывалось, что оно не может служить основанием для корректировки политики.

Нараставшее неравновесие, экономическое и социально-политическое, не могло не беспокоить многих членов партии. Знаменитые статьи "Головокружение от успехов" и "Ответ товарищам колхозникам" (март и апрель 1930 г.) были восприняты ими как долгожданный возврат к более разумной политике. Но Сталин такого поворота не хотел и позаботился о том, чтобы руководящие кадры это поняли. Одно из свидетельств- "Ответ т. М. Рафаилу" (май 1930 г.). Сталин писал:

"1) Никакой аналогии нет и не может быть между выступлением ЦК в марте этого года против перегибов в колхозном движении и Брестским периодом или периодом введения нэпа. Там мы имели дело с поворотом в политике. Здесь, в марте 1930 г., не было никакого поворота в политике. Мы одернули зарвавшихся товарищей,- только и всего...

2) Поворот в политике по вопросам колхозного движения (в связи с поворотом середняцких масс к колхозам) действительно был у нас, но не в марте 1930 г., а во второй половине 1929 г.".

Таким образом, не только указывалось, что за широко пропагандировавшимися статьями 1930 г. не стоял реальный поворот в политике, но и признан поворот 1929 г., т. е. отход от всей прежней политики "смычки", заложенной Лениным.

И это письмо Сталин не опубликовал в то время. Копию его он послал С. М. Кирову.

Спустя месяц, в докладе XVI съезду партии, Сталин восхвалял "бешеные темпы" развития промышленности, доказывал возможность выполнения пятилетнего плана "по целому ряду отраслей промышленности в три и даже в два с половиной года", требовал еще больше взвинтить темпы развития промышленности и, наконец, заявил: "Люди, болтающие о необходимости снижения темпа развития нашей промышленности, являются врагами социализма, агентами наших классовых врагов".

необходимости снижения темпов он заговорил сам спустя два с половиной года, когда разрушительное действие "скачка" стало очевидным, а продолжение его - опасным. В заключение упоминавшегося доклада на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК в январе 1933 г. было сказано, что основные задачи создания базы новой современной техники и поднятия обороноспособности уже решены. "Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что теперь нет в этом необходимости". Для второй пятилетки он предложил среднегодовые темпы прироста промышленной продукции-13-14%. Правда, к тому времени XVII партконференция уже приняла контрольные цифры, отвечавшие прежнему курсу на "скачок". Но в 1934 г. XVII съезд принял директивы, не имевшие, по сути дела, ничего общего с решениями конференции. XVII съезд поставил весьма высокие, но вполне реальные цели, что было подтверждено успешным в целом выполнением второго пятилетнего плана.

Однако иной хозяйственный механизм - механизм не полного, а ограниченного хозрасчета - уже успел сформироваться. Показательно, что именно в середине 30-х годов, с возвратом к более пропорциональному развитию, усилилось и стремление к возрождению хозрасчетных методов. Оно особенно ярко проявилось в знаменитом тогда эксперименте Макеевского металлургического завода, где широко применялся вариант бригадного хозрасчета. Этому и другим экспериментам большое внимание уделял нарком тяжелой промышленности Г. К. Орджоникидзе. 1937 г. прервал эти поиски, а затем война заставила забыть о них.

Историки не могут обойти вопрос о причинах отхода от ленинских принципов социалистического развития по многим линиям в конце 20-х годов. Это предмет особого исследования. Ясно, что поворот такого масштаба нельзя объяснить лишь отрицательными чертами вождя. И никак не объяснишь личными моментами ту поддержку, которую получил тогда Сталин у большинства руководящего слоя партии. Сталин отразил объективные черты социальной психологии эпохи, и прежде всего революционное нетерпение молодого рабочего класса, рвавшегося из отсталости к достойной жизни.

Ссылка на такие объективные обстоятельства - не оправдание Сталину: ведь руководитель должен, зная и понимая настроение масс, все-таки видеть дальше - примером тому был Ленин. Такая ссылка - и не в осуждение рядовым людям тех лет: ведь они не могли знать того, что знаем мы сегодня. Восстанавливая историю по документам, мы обязаны стараться увидеть ее глазами тех, для кого она была жизнью. А эта жизнь, помимо нетерпения и повышенных ожиданий людей, прикоснувшихся к историческому творчеству, включала и давящее чувство постоянной внешней угрозы. Военные стычки на разных границах, ультиматумы, убийства советских дипломатов, ограничения экономических связей и дипломатическое непризнание - все это рождало желание как можно быстрее и любой ценой создать предпосылки победы в неотвратимой схватке.

Повышение темпов экономического роста было в то время вопросом жизни и смерти молодой социалистической страны. Но практика показала, что для реального повышения темпов не нужно и даже вредно "подхлестывать и подгонять страну". Жизнь показала надежность ленинской установки на планомерное пропорциональное развитие, нашедшей свое отражение и в решениях XV партсъезда. Верность ленинских принципов подтверждалась успехами развития при их соблюдении, неудачами - при отступлении от них. Чем ниже исходный уровень социально-экономического развития страны, совершившей революцию, тем обширнее в ней социальный слой молодого пролетариата и полупролетариата, легко поддающегося на псевдореволюционные призывы и авантюристические обещания выполнить "в два счета" такие задачи, которые требуют долгих лет упорного труда. Чем больше удельный вес социальных слоев, склонных к "революционному" нетерпению, тем больше ответственность и объективная роль политического руководителя, призванного удержать страну на верном пути. Ленин не только выполнил эту задачу в столкновениях с "левыми коммунистами" в 1918 г. и при повороте к нэпу в 1921-м, но и предупреждал партию об огромном значении личных черт руководителей и их единства в подобных вопросах - этому посвящено его письмо к съезду". Сталин аналогичную задачу на другом этапе выполнить не смог или не захотел. Система сложилась и зажила своей жизнью, по своим объективным законам, среди которых играют роль и политические наслоения, и общественная психология, и уровень научно-технического развития, и трудовые традиции, и общая культура. С течением времени меняются представления о плохом и хорошем. Если "скачок" в годы первой пятилетки удался - почему нельзя и другие, дальнейшие задачи решать с помощью тех же методов?

Административная централизация имеет свою логику развития, свою огромную инерцию - это было известно и до "Закона Паркинсона". В текущей практике трудно установить разумную границу централизма - он распространялся беспредельно, вторгаясь и в такие области, куда в иных условиях не проникли бы директивы центра.

Вот постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 1 августа 1940 г. "Об уборке и заготовках сельскохозяйственных продуктов". В этом документе технологических указаний гораздо больше, чем политических или экономических. Подробнейшим образом расписано, как убирать хлеб, свеклу, картофель и хлопок. Есть даже раздел "По табакам и махорке":

"1. Установить, что уборка Табаков должна производиться при наличии полной технической зрелости строго по ярусам, не допуская перезревания Табаков, а также сбора недозрелых листьев.

2. Обеспечить своевременное и последовательное выполнение работ по уборке табака (ломка, низка, сушка, обработка), не допуская разрыва между этими работами...

4. Провести уборку урожая Табаков и махорки в следующие сроки:

а) махорки - не позднее 10 сентября по всем районам, за исключением Алтайского и Красноярского краев и Новосибирской области, где уборку закончить не позднее 1 сентября;

б) желтых Табаков - не позднее 1 октября, а по Украинской, Казахской, Киргизской ССР, Сталинградской, Воронежской и Орловской областям - не позднее 20 сентября".

А в резолюции XVIII партконференции от 18 февраля 1941 г. наряду с важнейшими задачами партийных организаций в области промышленности и транспорта было и такое: "...навести и повседневно поддерживать чистоту и элементарный порядок на предприятиях и железных дорогах".

Саморазвитие системы не знает предела. Казалось бы, наибольшее развитие административного централизма должно происходить во время войны, когда такой централизм целиком оправдан, нужен, спасителен. Но смотришь документы - нет, не совсем так получается. Та степень централизма, которая сложилась перед войной, оказалась даже для военной обстановки чрезмерной, мешающей. Поэтому одним из самых первых после начала войны хозяйственных решений было постановление Совета Народных Комиссаров СССР от 1 июля 1941 г. "О расширении прав народных комиссаров СССР в условиях военного времени" - о нем шла речь в первой главе.

Разумеется, основы централизованной системы не были затронуты - наоборот, закономерно укрепились в годы войны, в особенности в том, что касалось прямого управления хозяйством со стороны партийных органов. Но эта поправка к довоенной системе централизма говорит о многом.

Хозяйственные документы военных лет сами по себе очень важны и заслуживают внимательного изучения. Но с точки зрения нашей темы - развития системы управления экономикой - нет нужды на них детально останавливаться. Ясно, что в годы войны система управления не менялась. Но с окончанием войны обстановка для развития хозяйства изменилась - как и в 1921 г. Как же реагировала на эти перемены система управления в 1945-м?

Крупных постановлений, скажем по сельскому хозяйству, где перемены требовались больше всего, принималось после войны немало. Однако содержание этих документов состояло по преимуществу в дальнейшей отладке механизмов централизованного администрирования.

Вот постановление Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 19 сентября 1946 г. "О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах". В чем усматривает оно главные недостатки? В раздувании штатов административного персонала колхозов, в неправильном распределении трудодней, в раздувании личного хозяйства в ущерб общественному.

Первый ответ на неурожай 1946 г.: постановление Совета Министров СССР от 26 декабря 1946 г. "О расширении посевных площадей и повышении урожайности зерновых культур и особенно яровой пшеницы в восточных районах СССР". Таблицы, таблицы. Каждой из девятнадцати областей Сибири и Казахстана расписано на каждый из трех последующих годов, сколько всех посевных площадей надо иметь, сколько всего зерновых посеять, сколько в том числе яровых и озимых, какой в каждой области в каждом году урожай снять, сколько вспашки паров сделать и сколько зяблевой, какой иметь процент сортовых посевов во всех площадях яровых. И поставки техники тоже расписаны по годам, и капиталовложения, и план ввода в эксплуатацию мастерских в МТС, и отдельно план ввода сараев в МТС, и указание Центросоюзу "завезти до 1 октября 1947 г. в восточные районы СССР для продажи колхозам по разнарядкам Министерства земледелия СССР 125 т гвоздей для строительства зерносушилок".

Ответ на все вопросы должно было дать постановление февральского (1947 г.) Пленума ЦК ВКП(б) "О мерах подъема сельского хозяйства в послевоенный период". Пункт первый: "Улучшить руководство сельским хозяйством со стороны партийных и советских органов, Министерства сельского хозяйства СССР, Министерства совхозов СССР и их местных органов. Все руководство сельским хозяйством снизу доверху должно быть поднято на более высокий уровень, соответствующий огромным задачам, стоящим перед сельским хозяйством..." Пункт второй: "Ликвидировать до конца... нарушения Устава сельскохозяйственной артели..." Пункт третий: устранить недостатки в организации и оплате труда колхозников, которые выражаются в уравниловке и "наличии в колхозах устаревших, заниженных норм выработки, что ведет к растрате трудодней...". А дальше на десятки страниц - цифровые задания по годам, по районам, по отраслям: "по увеличению производства зерна", "по увеличению производства технических культур", "по хлопку", "по сахарной свекле", "по льну-долгунцу и конопле", "по каучуконосам", "по табаку и махорке", "по шелководству", "по цитрусовым культурам и чаю", "по садоводству и виноградарству", "по сое и клещевине", "по масличным культурам", "по картофелю и овощам", "по крупному рогатому скоту", "по овцеводству", "по племенному делу", "по птицеводству", "по кормам" и т. д.

Конец войны и для управления промышленностью не послужил сигналом о переходе к экономическим, хозрасчетным методам. Наоборот, система централизованного администрирования все разрасталась и совершенствовалась. Росла детализация плана, нередко охватывающая второстепенные подробности технологии, внутризаводской и внутрицеховой организации. Так, в постановлении Государственного Комитета Обороны от 26 августа 1945 г. по автомобильной промышленности наряду с указанием о выпуске машин новых марок, о строительстве новых заводов предписывалось, например, "внедрение современной технологии обработки зуба, исключающей применение зубодолбежных станков".

Центральный аппарат не справлялся с выдачей такой массы команд по всем вопросам. Росло количество министерств, в некоторых отраслях их стало по два: для восточных и западных районов.

И в эти годы продолжают говорить о хозрасчете. Но само понимание слова "хозрасчет" существенно изменилось. Постановление Совета Министров СССР от 7 мая 1946 г. говорит об ослабленном внимании "к финансовому хозяйству и к укреплению хозяйственного расчета предприятий, что, в частности, выражается в несвоевременном представлении отчетов и в отсутствии со стороны министерств ревизий...".

Что до хозрасчетных прав предприятий, то об их широте можно судить хотя бы по такому разрешению (из того же постановления):

"Продлить до конца 1946 г. предоставленное директорам предприятий право, в порядке исключения, с разрешения министров производить реализацию другим государственным и кооперативным предприятиям и учреждениям выявленные по состоянию на 1 января 1946 г. излишние... и ненужные для данного предприятия материалы".

Некоторым отклонением от тогдашней системы управления можно считать, пожалуй, только два документа: 22 августа 1945 г. было принято постановление Совнаркома СССР "О мероприятиях по увеличению производства товаров широкого потребления и продовольственных товаров предприятиями местной промышленности, промысловой кооперации и кооперации инвалидов" 9 ноября 1946 г.- постановление Совета Министров СССР "О развертывании кооперативной торговли в городах и поселках продовольствием и промышленными товарами и об увеличении производства продовольствия и товаров широкого потребления кооперативными предприятиями". Эти постановления давали предприятиям местной промышленности и промкооперации права довольно широкие по сравнению с предприятиями других отраслей, хотя и незначительные, если сравнивать с тем, что сделано сейчас. Эта уступка должна была служить как бы клапаном, снимающим очень уж острую напряженность на рынке потребительских товаров.

Таким образом, экономические методы управления, которые при Ленине и позднее - до начала 30-х годов - считались нормой, в 40-е годы стали довольно редким исключением. Административная же система, когда-то считавшаяся исключительной, годной лишь для чрезвычайных военных условий,- она стала нормой. Эта специфическая разновидность социалистического хозяйствования стала восприниматься как единственная, отождествляться с социализмом вообще.

Не много оставалось людей, которые помнили и понимали иную норму. Двоим из них - А. Саниной и В. Венжеру - Сталин ответил в "Экономических проблемах социализма в СССР". Поскольку разговор шел, в общем, на теоретической почве, отвечено было спокойно, что товарное производство - пережиток, что существует оно лишь постольку, поскольку мы еще не успели покончить с кооперативно-колхозной собственностью.

В этих заметках не везде оговаривается, но везде подразумевается, что всякий анализ и всякое деление на периоды развития условны, ибо никогда не было дистиллированной обстановки. Всегда существовали разные факторы, всегда взаимодействовали разные тенденции. В любой период, когда одна тенденция преобладала, утверждалась в виде системы, иная тенденция не исчезала начисто, держалась за свое место под солнцем.

Хотя любая из систем стремится к монополии, старается исключить чуждые ей стремления, периоды вынужденного "сосуществования" бывали весьма продолжительными - тем дольше, чем длиннее был предшествующий период. "Военный коммунизм" оформился в цельную систему за несколько недель, нэп - при всей ленинской целеустремленности - утверждался дольше, а отход от него к системе административного централизма охватывает уже целых четыре года-1929-1932 гг.

Еще длительнее был следующий переход - от сентябрьского Пленума 1953 г., в постановлении которого настойчиво прозвучал уже почти забытый мотив о материальном стимулировании, и до первой непоследовательной попытки экономической реформы прошло двенадцать лет. К тому же та реформа угасла, не доведенная до конца, и лишь в 1985-м настало время перестройки.

Видимо, надо признать, что каждая система накапливает определенную инерцию - тем большую, чем больше успевает она изменить по своему образу и подобию общественную психологию, провести естественный отбор кадров - главных носителей этой психологии. И вот становится массовым представление, будто главная черта данной системы социалистического хозяйствования - преимущественно административное, а не экономическое управление - есть главный отличительный признак социализма вообще, а централизованное государственное управление возможно в единственном варианте - административной централизации распределения ресурсов. На преодоление этих и других еще не изжитых предрассудков ушли десятилетия.

дебетовые карты с бесплатным обслуживанием