1. Поклонимся и поучимся

"В результате военных потерь, а также эвакуации сотен предприятий валовая продукция промышленности СССР с июня по ноябрь 1941 года уменьшилась в 2,1 раза... Выпуск проката черных металлов... в декабре 1941 года уменьшился против июня 1941 года в 3,1 раза; производство проката цветных металлов... сократилось в 430 раз; производство шарикоподшипников... сократилось в 21 раз".

Это из книги "Военная экономика СССР в период Отечественной войны", изданной в 1947 г. Ее написал Н. А. Вознесенский, возглавлявший во время войны Госплан СССР. Попробуем нагляднее представить значение хотя бы одной из приведенных цифр - о выпуске черных металлов. В последнем предвоенном году советская металлургия дала 18,3 млн т стали - к концу 1941 г. от ее мощности осталась треть. Германия, а также оккупированные и союзные ей страны производили перед войной 42 млн т.

На что можно было надеяться? На экономическую помощь других противостоящих фашизму стран? Она была, и советские люди помнят об этом. Но она пришла не раньше, чем наша армия и наша промышленность доказали, что могут устоять и сами. В середине августа 1941 г. на встрече президента США с премьер-министром Великобритании обсуждался вопрос о ленд-лизе. Сын президента, Э. Рузвельт, позднее вспоминал: "В то время... продукция американской военной промышленности представляла еще ничтожную величину. Англичане боялись, как бы на их долю не досталась всего лишь половина этой ничтожной величины". 28 сентября 1941 г. англо-американская миссия прибыла в Москву для участия в экономической конференции. Находившийся тогда в Москве корреспондент Би-би-си и "Санди тайме" А. Верт пишет: "Что бы ни сулила экономическая конференция в будущем, битву под Москвой Советский Союз должен был выиграть один..."

Битву под Москвой Советский Союз выиграл. Но война продолжалась на нашей территории. Урон потерпела армия Германии, но еще не ее промышленность. Производство танков в Германии в 1942 г. почти удвоилось против 1941-го. Однако уже в августе 1942-го немецкая разведка донесла, что СССР производит тысячу танков в месяц. Гитлер счел донесение неправдоподобным. Оно означало, что советская танковая промышленность почти в 1,5 раза превзошла германскую. Признав это, следовало бы признать еще до сталинградского разгрома, что войну фашистской Германии не выиграть. Сейчас мы знаем, что немецкая разведка ошибалась: советская промышленность выпускала в 1942 г. около 2 тысяч танков в месяц.

Еще из книги Н. А. Вознесенского: "...выпуск военной продукции в марте 1942 года только в восточных районах страны достиг уровня производства, который имел место в начале Отечественной войны на всей территории СССР".

Советский солдат превзошел гитлеровского солдата - без этого не могло быть Победы. Советский военачальник превзошел германского - и без этого не пришла бы Победа. Необходимо добавить: победил и советский рабочий. Каким же образом невозможное стало возможным?

26 июня 1941 г. вышел указ "О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время". Отпуска отменялись. Вводились обязательные сверхурочные: рабочий день для взрослых-11 часов при шестидневной рабочей неделе. А рабочие уходили на фронт. Кто же становился к станкам? Н. А. Вознесенский сообщает: удельный вес женщин среди рабочих и служащих увеличился с 38% в 1940 г. до 53 - в 1942-м, доля рабочих и служащих до 18 и старше 50 лет - с 15 до 27%. Вот кто становился к станкам: женщины, подростки, старики.

А в Германии с началом войны занятость женщин сократилась на 500 тысяч. На германских заводах и стройках работали миллионы рабов с завоеванных территорий. "Раса господ" спешила насладиться господством.

Но чей молот крепче ковал победу? Из книги Н. А. Вознесенского:

"В промышленности производительность труда выросла в 1942 году на 19% ив 1943 году дополнительно на 7% по отношению к предыдущему году. Наиболее быстро развилась производительность труда в машиностроении и военной промышленности. В этих отраслях промышленности производительность труда в 1942 году выросла на 31% и в 1943 году дополнительно на 11 % по отношению к уровню производительности труда предыдущего года".

В 70 - начале 80-х годов обычный темп прироста производительности труда не превышал у нас 3% в год. А тогда доходило до 31 %. Это в 1942-м, когда у станков стояли неопытные, слабые, голодные, когда среди уральских снегов под открытым небом давали продукцию на станках, спешно сорванных с фундаментов перед приходом врага и переброшенных через полстраны.

Как же получалось это?

Известный организатор промышленности Г. А. Кулагин во время блокады Ленинграда был главным механиком Металлического завода. По должности он отвечал прежде всего за работу заводской электростанции. Городские электростанции стояли. В первую, самую голодную и холодную зиму блокады жизнь завода зависела от единственного котла. Однажды ночью катастрофически упало давление. Кулагин бросился в котельную. "На скамье у стены против котла сидят, бессильно свесив руки, три кочегара. Они освещены слабым отблеском из открытого поддувала, и глаза у всех как стеклянные. Я с ходу набрасываюсь на них:

- Почему не работаете? Почему упустили воду?

- Не можем. Сил совсем нет".

Никак нельзя дать электростанции остановиться: один из цехов в ночную смену должен подготовить к отправке на фронт два танка. Главный механик со старшим мастером сами взялись шуровать в котле - получалось плохо: тоже ослабели от голода. Тогда поднялись кочегары, принялись шуровать. Опасность миновала, завод получил ток. А через несколько минут умер кочегар Минаков. Это он сказал, что нет сил, а потом все же взялся за лопату. И работал до последней минуты жизни.

Из воспоминаний знаменитого стахановца токаря

Ивана Гудова:

"Фашистские самолеты кружили близ авиационного завода. Работу в цехе пришлось прекратить. Одна работница сверлила срочные детали, она стояла на последней операции и попросила разрешения остаться у станка. В эту ночь она сделала 400 процентов вместо обычных 150".

Из заводской многотиражки Ленинградского Металлического завода от июля 1942-го:

"Отлично работает молотобоец Татьяна Яковлева, которая пришла на завод в прошлом году, когда ей уже стукнуло пятьдесят лет".

Надо ли продолжать? Ведь если описать все, это займет столько томов, сколько не вместить всем библиотекам мира. "В тылу - как на фронте" - так тогда говорили. Стимул был очевиден: нам нужна одна Победа- одна на всех. Неожиданно проницательную оценку советского рабочего дал гитлеровский генерал фон Виттерсгейм. Танковый корпус, которым он командовал, принес немцам крупный успех в начальной стадии Сталинградской битвы: прорвав наш фронт, он прошел по степи 60 км и оказался у самого города. Перед ним был северный район, промышленное сердце Сталинграда - крупнейшие заводы. Перед ним не было в тот час советских воинских частей. Но пройти танковый корпус не смог. Его встретили огнем 60 танков, 40 орудий, пехотные батальоны. Это вышли из цехов рабочие. Вышли на танках, которые делал в войну Тракторный. Вот что записал в дневнике полковник Адам, адъютант Паулюса, командовавшего 6-й армией гитлеровцев, которую ждала гибель в Сталинграде:

"Почти неправдоподобным показалось нам донесение генерала танковых войск фон Виттерсгейма, командира 14-го танкового корпуса... Население взялось за оружие. На поле боя лежат убитые рабочие в своей спецодежде, нередко сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рулем разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели. Генерал фон Виттерсгейм предложил командующему 6-й армией отойти от Волги. Он не верил, что удастся взять этот гигантский город. Паулюс отверг его предложение".

Люди жизни не жалели - не то что пота. Война есть война. Екатерина Барышникова, работница Первого ГПЗ, вспоминала потом те годы:

- Выйдешь на улицу после смены - голова кругом идет, хватаешься за что-нибудь, чтобы не упасть.

Барышникова, инициатор движения "фронтовых бригад", впоследствии лауреат Государственной премии, добивалась выполнения нескольких норм в смену прежде всего умом, новаторской организацией труда. Но, кроме того, и крайним напряжением физических сил. После войны она провела в больнице два года, вышла оттуда инвалидом - в неполных тридцать лет. Лишь через семь лет после войны вернулась на завод, и то не к станку.

Низкий поклон кузнецам Победы! Вечна память об их подвиге. Но неприменимость их опыта в наши дни кажется очевидной. На пределе сил можно работать ради спасения Отечества. Может быть, ради того, чтобы накормить голодных, обуть босых, дать кров бездомным. Но в мирное время, в стране, где нет голодных и бездомных, где целью производства провозглашен дальнейший рост благосостояния?

На первый взгляд, ответ кажется ясным. Но только на первый. Нет, я не об одиннадцатичасовом рабочем дне и не о той личной интенсивности труда, когда падают у станка. Это, без сомнения, сейчас не требуется. Но ведь не сводится только к этому опыт тружеников войны.

В первую военную зиму с эшелоном московского завода шлифовальных станков прибыл в Челябинск на знаменитый в те годы Танкоград токарь Павел Быков. Его поставили к станку. Не за станок, а к станку. Два дня он стоял за спиной токаря, точившего барабаны - важную деталь танка. Стоял и смотрел. Быков тогда еще не был лауреатом Государственной премии, его еще не величали основателем советской школы скоростного резания металла. Но уже был известен как очень хороший токарь. Выпускник курсов ЦИТ, работавший на заводе под началом блестящего инженера Цезаря Куникова, стахановец, Быков по приказу наркома был награжден именными часами за то, что достиг скорости резания металла 150 м в минуту вместо обычных 30-40. Потом, еще до войны, он поднял скорость до 250 м - говорили, что за границей таких скоростей нет. После двух дней наблюдения за работой челябинского токаря Быков еще сутки занимался расчетами, а потом встал за станок и в ночную смену выточил одиннадцать барабанов вместо двух по норме. Он не зря перед тем две смены смотрел, а потом сутки считал. Пять с половиной норм не выполнить простым напряжением физических сил. Павел Быков был рабочим, который мог сам разработать технологию.

Таким был и фрезеровщик Дмитрий Босый. Эвакуированный из Ленинграда, он в первую военную зиму оказался в Нижнем Тагиле, на Уралвагонзаводе, выпускавшем тогда танки. Босый работал за станком и думал. Придумал: приспособление для зажима деталей можно изменить - чтобы зажимать три детали сразу. И фрезеровать не одной фрезой, а тремя сразу. Еще одно приспособление - и теперь можно работать одновременно на двух станках. А еще можно увеличить скорость резания. И вот Дмитрий Босый выполняет за смену почти 15 норм. До того было движение "двухсотников" (200% нормы), "трехсотников", "пятисотников". Теперь появились "тысячники". Скоро их было в Тагиле больше ста. А Босый однажды выполнил 62 нормы в смену. И за год обучил 16 молодых рабочих.

Таких рабочих, как Быков и Босый, поначалу формировало движение НОТ. Оно прививало передовые приемы труда, прежде всего американские, тейлоровские по своему происхождению. Потом их готовили курсы ЦИТ - Центрального института труда, который возглавлял Алексей Капитонович Гастев, революционер, поэт, инженер. Но, кроме того, было за их спиной то, чего никакой тейлоризм не предусматривал и не мог предусмотреть. То, что при наемном труде невозможно: стахановское движение. Думающий рабочий. Думающий о том, как лучше организовать свой труд, как лучше использовать технику, как увеличить свою нагрузку и превысить норму. Стахановское движение, вспыхнувшее за шесть лет до войны, успело сформировать целое поколение рабочих нового типа. Конечно, среди них рабочих такого уровня, как Быков, Босый, Барышникова, было немного. Но все же достаточно, чтобы обучить массу пришедших на заводы новичков, заставить их поверить в реальность новых норм и повести за собой.

Очерк о Босом написала Мариэтта Шагинян. Очень хорошо, ярко написала. Ей особенно понравились созданные им приспособления: "Дмитрий Филиппович открыл новую технологию". Среди читателей был человек, который восхищался Босым, но все же расстроился: выходит, хромает еще организация, если использование несложного приспособления расценивается как открытие. Этим читателем был московский рабочий Иван Гудов.

Депутат Верховного Совета СССР 1-го созыва, Иван Иванович Гудов был одним из самых первых и самых знаменитых стахановцев. Война застала его в Промакадемии. Он стал добиваться отправки на фронт, а пока суд да дело, решил вернуться на родной станкозавод имени Серго Орджоникидзе, к своему станку. Однако пришлось сесть за письменный стол: секретарь ЦК, МК и МГК ВКП(б) А. С. Щербаков поручил ему срочно написать брошюру для рабочих об использовании передовой технологии и скоростных методов при выполнении военных заказов. Брошюра была написана за неделю, издана "молнией". В ней, между прочим, говорилось: "Новая техника вовсе не означает новые станки, новое оборудование. Понятие "новая техника" шире - это, прежде всего новая, более совершенная, более производительная и более простая технология".

Гудов пошел по московским заводам, благо для депутата двери открыты, вместе с заводскими стахановцами, мастерами, технологами разрабатывал технологию скоростного фрезерования. Передавал опыт: вот как делают это на другом заводе.

До войны заводы ссылались на нехватку мощностей, требовали капиталовложений - новых цехов, нового оборудования. Вдруг оказалось, что проектные мощности можно намного перекрыть и без капиталовложений. Модернизация станков, использование приспособлений, шаблонов повышали производительность оборудования, позволяли рабочим меньшей квалификации справляться с операциями, которые считались сложными.

Осенью Гудов был направлен в Горький, стал работать на автозаводе. Когда он первый раз предложил там модернизировать станки, на него посмотрели, как на упавшего с луны: до того ли? Но скоро стало ясно, что иначе не добиться скачка производительности. Обком и горком партии не только поддержали Гудова, но стали готовить конференцию по модернизации станков. Она состоялась в апреле 1942 г. Участвовали генеральный конструктор орудий В. Г. Грабин, главный инженер института, создавшего "катюшу", авиаконструктор С. А. Лавочкин, директора заводов, секретари обкома партии.

Горький подвергался жестоким бомбардировкам. Ленинград был в блокаде. Враг оставался вблизи Москвы и готовился к прыжку на юге. А тут собрали конференцию. Нужна ли она была? Очень. Ведь хотели, чтобы об улучшении своего станка, приспособлений, инструмента думал каждый рабочий.

Возможен вопрос: а зачем думать об этом рабочему? Есть же технологи, конструкторы. Верно. Да не о том речь, чтобы инженеры не думали. Речь о том, чтобы рабочие думали тоже. Инженер знает много такого, чего рабочий не знает. Но и рабочий знает то, чего не знает инженер: он непосредственно включен в технологический процесс, у него своя наблюдательная позиция, свое понимание.

И другой вопрос возможен, его даже задавали Гудову тогда, в начале войны: зачем модернизировать станки на каждом заводе? Пусть станкостроительная промышленность, специально для того существующая, создаст новый станок, и он будет лучше модернизированного. Тоже верно. Но, во-первых, новый станок дороже. Во-вторых, с его появлением старый станок никуда не денется - весь парк не заменить и за десятилетие, тем временем и новый станок устареет. Модернизация позволяет все станки всегда делать новыми, а главное - приспосабливать их к меняющимся нуждам производства. Гудов писал: "В предвоенные годы на некоторых предприятиях сложились иждивенческие настроения, дай то, дай это, и мало кто считал, насколько эффективно будет использовано оборудование. На каждую незначительную операцию подавай специальный станок". А на конференции

1942-го в Горьком рассказывали, что на токарном станке можно не только точить, но и фрезеровать, шлифовать, протягивать. Сверлильный можно приспособить для хонингования, фрезерный - для расточки и торцовки.

Нельзя не увидеть в этом опыте общее с главной заботой современной промышленности: заботой об интенсификации.

Итак, существуют возможности рабочего, о которых знает только он сам,- их не учесть в справочнике нормировщика. А каковы резервы инженера?

Один из вопросов, о которых говорим сейчас больше всего,- темпы освоения новой технологии, новой техники. Сколько времени нужно, чтобы освоить массовое производство новой машиностроительной продукции? Любой производственник ответит: на новую модель простенького изделия на действующем предприятии нужны месяцы; на новую модель крупной машины - автомобиль, комбайн-годы; при освоении принципиально нового вида продукции, меняющего профиль предприятия, а тем более при постройке нового завода меньше, чем пятилеткой, не обойтись.

Это когда все идет нормально. Серийный выпуск комбайна "Дон" налаживался через три года после окончания разработки модели - так это один из самых благополучных современных примеров: помогали "Ростсельмашу" и подталкивали его со всех сторон. Есть примеры неблагополучные - там счет идет на десятилетия.

Так бывает сейчас, в мирных условиях, при материальной и кадровой обеспеченности страны. А тогда?

В дни сорокалетия Победы рассказывал мне о начале войны директор заводского музея ЗИЛа лауреат Государственной премии СССР Петр Алексеевич Цветков, который в 1941 г. был на автозаводе начальником технологического бюро:

- Седьмого ноября на завод приехал секретарь ЦК и МК ВКП(б) Александр Сергеевич Щербаков. Собственно, завода не было - были помещения цехов. Большую часть оборудования и людей в октябре эвакуировали на восток. Увезли все, что могли снять, даже кабель из земли вырыли. Щербаков сказал: нужны автоматы. Через две недели начали штучный выпуск, в декабре стали организовывать поток, с января пошел конвейер.

Стрелковое оружие на автозаводе - за две недели. Еще автозавод делал снаряды для "катюш", снаряды для зениток, минометы, мины, авиационные боеприпасы, окопные печки. А с июня 1942-го, кроме того, возобновил выпуск автомобилей. При этом не сокращалось - расширялось производство машин на новых автозаводах, созданных в Ульяновске и Миас-се на базе эвакуированной части Московского автозавода.

Рассказывает Исаак Моисеевич Зальцман, в годы войны - директор Кировского завода в Ленинграде, затем - челябинского Танкограда, в 1942-1943 гг.- нарком танковой промышленности:

- До войны производство тяжелых танков на Кировском заводе было штучным. За три недели с начала войны коллектив сделал его серийным, хотя в те дни уже началась эвакуация людей и оборудования на восток. А полковых пушек стали делать столько, что часть потом вывозили из блокированного города по Дороге жизни. С октября по декабрь основная часть оборудования и коллектива перебиралась в Челябинск. Туда же двигались Харьковский дизельный, московские "Красный пролетарий" и завод шлифовальных станков, часть СТЗ. С 6 октября все это вместе с ЧТЗ именовалось Челябинский Кировский завод, по газетам военных лет он был известен как Танкоград. К концу октября производство тяжелого танка KB стало серийным, вначале 1942-го - массовым. В дополнение к KB позднее за 33 дня организовали серийное производство Т-34, потом за 51 день - еще и танков ИС. В августе 1942-го немцы испытали под Ленинградом первые шесть "тигров", которые должны были, по их расчетам, дать им качественный перевес над нашими танками. Один был захвачен целым, передан нашим конструкторам для изучения. В октябре того же года был готов их ответ - началась организация массового производства самоходки с пушкой 152 мм. Наши солдаты прозвали потом САУ-152 "зверобоями"- их снаряд, бывало, срывал с "тигра" башню.

Из воспоминаний авиаконструктора А. С. Яковлева:

"...В сентябре 1941 года на строительную площадку из Москвы начали прибывать эшелоны с эвакуированными. Станки устанавливались и запускались в цехах, не имевших крыш. Началась сборка самолетов из узлов, привезенных со старых мест. К концу декабря здесь было выпущено три первых штурмовика "Ил-2"". Эвакуированный из Москвы в Сибирь завод, производивший истребители "Як", через три недели после прибытия на новое место начал регулярно выпускать самолеты, через три месяца превзошел московский объем выпуска, через одиннадцать месяцев делал самолетов в семь с половиной раз больше, чем до эвакуации.

Почему же сейчас так не получается? Оскудела талантами земля наша? Ничуть. Ни рабочие, ни инженеры нынешние по мастерству не уступят тогдашним, скорее даже - превзойдут, потому что знаний за 40 лет прибавилось. Нынешний саратовский токарь Борис Батраханов, например, не уступит Дмитрию Босому. Сделать на самых "невыгодных" деталях пять, а то и десять норм он может, не особенно утомляясь. Между прочим, сам Батраханов считает, что творческими способностями, позволяющими создавать приспособления и таким образом перевыполнять нормы, обладает в той или иной степени каждый третий рабочий. Что ж, очень может быть - вспомним, сколько последователей было у Босого,

У Босого... Не у Батраханова. Александр Никитин в "Литературной газете" подробно описал, как и почему "царь-токарь" Батраханов оказался неудобен на родном заводе всем - от соседей-станочников до директора. Успокоились только тогда, когда Батраханова убрали от станка, сделали токарем-инструктором на окладе, чтобы не смущал ни рабочих, ни руководство "чрезмерными" заработками. За пятерых работая, он за троих зарабатывал. Как он работал - не каждый мог разобраться, а высокий заработок был у всех на виду, у многих вызывал подозрения, а для директора просто создавал проблемы. С переходом на оклад Батраханов сильно потерял в заработке, однако доволен: наконец избавился от косых взглядов и неприятных разговоров. Но ведь тысячи таких, как он, по-прежнему "неудобны" и не могут работать в полную силу. Кстати, когда знаменитый Сериков начинал бригадный подряд в промышленном строительстве, "неудобной" стала вся его бригада. Удобными были только середняки.

У инженеров, у конструкторов примерно то же самое. Во время войны за недели осваивали танк, самолет, "катюшу". А сейчас никак не запустят в серийное производство, например, автомат для глубокого бурения на нефть и газ, крайне необходимый промышленности. Более двадцати лет назад он изобретен, признан нашим Комитетом по делам изобретений и открытий, запатентован за рубежом. Счастливее многих других несостоявшихся новинок: изготовлен "Уралмашем" опытный образец, успешно испытан. Но тому уже более десяти лет. Начало его серийного выпуска было предписано еще документами XXV съезда партии на десятую пятилетку. Но и в двенадцатой дело не сдвинулось, и неизвестно когда сдвинется.

Ограничусь одним этим случаем, чтобы не сорвалась лавина: тысячи изобретателей могут рассказать тысячи печальных историй. Как о новаторе-рабочем, так и о новаторе-инженере: высоко ценимые, нужные, желанные всем нам, нашему обществу в целом, они не нужны, неудобны тем руководителям, тем предприятиям и учреждениям, от которых непосредственно зависит практическое приложение их выдающихся способностей.

Буровой автомат, например, нужен нашей промышленности сегодня не меньше, чем новое оружие фронту во время войны. Главная энергетическая кладовая страны - Западная Сибирь, освоенная небывалыми темпами благодаря трудовому героизму нефтяников, так же необычайно быстро подошла к пределу мощности самых крупных месторождений. Дальше - нефть небольших месторождений, нефть глубоких пластов. Это - основное богатство региона. Но для того чтобы брать ее, нужна особая техника. Еще в конце 70-х годов газеты писали, что объемы бурения придется удваивать каждую пятилетку. Называли и более внушительную цифру роста затрат: добавлять по 30% проходки в год. Следовало бы сразу сказать: это при существующей технике невозможно - не может громадная отрасль требовать ежегодно такого прироста капиталовложений, какого вся промышленность не получает и за пятилетку.

Буровой автомат обещает возможность спасительную: вдвое меньше людей, вдвое меньше станков по сравнению с ныне применяемым оборудованием. Но Миннефтепром и Мингазпром, видимо, больше думали о другом: техническая революция в отрасли - огромный труд, забота на много лет. Проще требовать у государства все новые миллиарды рублей. Уже летают к сибирским буровым вахтовые бригады не за десятки, а за тысячи километров - из Поволжья, с Украины. И пришло неизбежное: отрасль, справлявшаяся с планами даже во время войны, едва ли не впервые в своей истории перестала выполнять план. Теперь надо наверстывать упущенное.

Нет, я не ставлю себе задачу пристыдить предполагаемых рутинеров примерами из нашего героического прошлого. Злостные нахлебники или бюрократы стыдиться не способны, не для них пишу. А честные люди - их большинство - имеют веские причины работать так, как работают. Наша задача - понять столкновение интересов, связь экономических, социальных явлений. Что, как, почему - выяснить, а не осудить. Главное - почему. И можно ли работать сейчас не хуже, чем тогда. И как этого добиться.

С большими опасениями ставлю я вопрос об опыте военной экономики в один ряд с размышлениями об экономике сегодняшней. Потому что не раз встречал людей, у которых готов "простой" рецепт: скомандовать построже, призвать погромче - и все будет в порядке. Нет, не будет. И во время войны это не так "просто" делалось, а сейчас тем более надо иначе. Однако изучать опыт тех лет нужно. Не просто с благодарностью помнить, не просто памяти героев поклониться - изучить. Но не для копирования. Для чего же?

Прежде всего - чтобы знать, какие результаты вообще возможны, достижимы, и притом при самых ограниченных ресурсах. Это ведь и есть интенсификация - когда с малыми ресурсами получают значительные результаты.

Кроме того, опыт военных лет помогает понять некоторые общие закономерности индустриального производства. Важнейшая истина, мне кажется, заключается в том, что современное индустриальное производство, вопреки кажущейся очевидности, не жестко по своей организации и структуре. Мы забываем об этом, порой даже не хотим этому верить. Строга умная технология, неумолимы стройные планы, включающие в единый ритм миллионы людей, наперед известны паспортные данные машин, загодя расписаны снабженческие заявки - что может здесь изменить песчинка-человек? Кажется, для успеха дела только и требуется все до мелочей заранее предусмотреть, точно указать в планах действия каждого, в потом построже проследить за исполнением.

Отчасти так оно и есть. Отчасти даже полезно так думать - иначе не будет порядка. Исполнительность, бесспорно, нужна. Но военная экономика вдруг поражает открытием: как много инициативы и самостоятельности требовала тогда исполнительность! Просто выполнить команду "сверху" - значило ничего не выполнить.

П. А. Цветков на мой вопрос: "Как можно было за две недели поставить на автозаводе совершенно новое производство автоматов?" - сначала ответил:

- Работали по 12-14 часов в сутки. И. М. Зальцман:

- Не жалели себя.

Из воспоминаний А. С. Яковлева:

- Это был подвиг.

Бесспорно. Но чего-то мне не хватает в ответах. Ведь в десятки раз ускоряли работу. За считанные дни добивались того, на что прежде уходили годы. Как? Наконец П. А. Цветков произносит:

- Все делали параллельно: конструкцию, технологию, оснастку.

Это уже понятнее. И. М. Зальцман:

- Было не только крайнее напряжение физических сил - было творчество, умение решать самостоятельно и брать на себя ответственность, была смелость мысли, был маневр. Была особая система организации инженерного труда, в которой можно выделить ряд устоявшихся принципов.

Главный конструктор Танкограда Ж. Я Котин внедрял скоростные методы проектирования. Конструктор намечает узел - рядом технологи, инструментальщик. Они работают не последовательно, а параллельно, точнее - все вместе. После окончания работы конструктора практически закончена и подготовка производства.

Когда была предложена идея новейшего танка ИС-3, директор Танкограда дал конструкторам месяц на выполнение рабочих чертежей, а опытному производству- тот же месяц на изготовление опытного образца. Чертежи передавали частями, по мере готовности. Конечно, были переделки в металле, но выигрыш времени окупал все.

Из воспоминаний Г. А. Кулагина: "На Металлическом заводе (мирная специальность - турбины электростанций) в августе сорок первого за две недели построили бронепоезд. Заводская газета писала: "В мирное время... завод вел бы специальные переговоры со многими организациями. Потом засели бы за работу конструкторы: общий вид... детальный проект... рабочие чертежи, нормали, заказ материалов и т. д. и т. п." Теперь, поручая эту работу, главный инженер завода А. И. Захарьин на вопрос подчиненных о техзадании и чертежах ответил:

- Ничего нет и не будет. Никаких не нужно чертежей и согласований. Все "по месту". Если пустить по правилам - ничего не выйдет. Сами все решайте..."

"Сами все решайте",- запомним эти слова. В них заключено то, что отличает инженера по существу от инженера лишь по должности и диплому. Настоящий инженер - тот, кто сам разрабатывает и принимает инженерные решения.

- На танковых заводах выше всего ценили конструктора, его поднимали, поощряли,- вспоминает И. М. Зальцман.- Если же взять цехового инженера, то его главная обязанность - все равно инженерная; организация рабочего места рабочих. Инженеров Танкограда не отвлекали от их прямого дела. Речь не только об отвлечении на физический труд по разным производственно-хозяйственным надобностям. Бывает, инженер исправно исполняет должностные обязанности, да сами обязанности эти на поверку - не инженерные. Превращают порой инженеров в толкачей по внутризаводскому снабжению, переписчиков и переносчиков бумаг, передатчиков чужих распоряжений, контролеров за исполнением чужих чертежей. Этого мы не допускали.

На всех крупных заводах военного времени господствовал принцип: производство должно быть как можно более массовым, в идеале - конвейерным. В 1942 г. на производстве танков в Нижнем Тагиле появились 11 поточных линий - такого не имели ни Германия, ни США. Эвакуированный в Тагил из Киева институт Е. О. Патона создал автоматическую сварку танковой брони под флюсом, удесятерив производительность по сравнению с ручной сваркой,- такого тоже не было в мире. Уральские металлурги научились прокатывать броню на обычном блюминге, а броневую сталь варить в обычном большом мартене вместо дуплекс-процесса на двух малых печах - такого тоже в мире не знали.

По утвержденным правилам ничего этого не получилось бы. И не только по известным правилам технологии, но, например, и по строгим правилам снабжения ничего не вышло бы. Правила-то оставались - снабжения не было. Война обрубила налаженные связи. Теперь недостаточно было одной дисциплины - требовалась инициатива. Патоновская сварка брони под флюсом сразу оказалась под угрозой: не было флюса (производивший его завод захватил враг). Патон говорил:

- Урал богат. Искать и искать!

Нашли буквально под ногами бросовый материал: доменный шлак. Надо было очень хотеть найти: давно знали, что шлак не годится, оказалось, шлак старого Ашинского завода, работавшего на древесном угле,- годится.

Завод, производивший истребители "Як", лишился поставщиков материалов. В эвакуации родилась модель "Як-9" - не только лучше прежней, но и изготавливаемая из местных, сибирских материалов. В округе выросли малые предприятия авиаприборов, аппаратуры.

Стахановец-металлист Иван Гудов в годы войны был одно время на ответственной должности в станкостроительном главке. К нему часто обращался директор автозавода И. А. Лихачев: заводу, отославшему все лучшее на восток, нужно было оборудование, не предусмотренное планом. Директор предлагал взаимопомощь: оборудование в обмен на сверхплановые грузовики.

- А как же государственное фондирование? - спросил Гудов.

- Вот увидишь, придет такое время, когда забудем вообще о фондах. Потребитель будет иметь дело с изготовителем.

Реальное производство не жестко. И хороший план тоже не должен быть жестким. Он должен быть строгим, директивным, должен быть законом - все верно. Но не должен быть жестким. Там, где в производственной жизни возможны варианты, там и план должен оставлять простор для вариантов. План должен предписывать общественно важную цель, а не способы движения к ней. Просто потому, что планирующий центр не может знать самые лучшие способы - они видней на месте.

Что мог сделать руководитель высокого уровня тогда, в первую военную зиму, когда в Танкограде не хватало барабанов для танков? Зная объем потребности в деталях, с одной стороны, зная паспортную производительность станков и нормы выработки станочников- с другой, он мог только предложить добавить на эту операцию станков и станочников. А если их на заводе нет - пусть Танкоград подождет, пока закажут и изготовят станки, пока обучат станочников. В современных условиях многие директора так и отписали бы в министерство и в Госплан. А до того попросили бы скорректировать задание. И только токарь Павел Быков знал то, что не могли знать ни директор Танкограда, ни Госплан: знал, как обточить за смену одиннадцать барабанов вместо двух. Значит, хороший план должен оставить заводу - от токаря до директора - возможность проявить свои знания в дополнение к знаниям Госплана. И не только возможность, конечно,- еще требуется желание.

Тем более не мог знать никакой плановый орган, что в голове инженера Балжи родилась конструкция новейшего танка. А если бы и узнал - не позволил бы ломать налаженное производство: шел уже 1944 год, и не было никакой уверенности, что новая машина успеет появиться на фронте до конца войны. Нужно было, чтобы Зальцман, директор завода, сам, по своей воле сделал то, к чему никакой приказ не мог бы его принудить. Он решил за месяц изготовить опытный образец, чтобы показать его армейскому командованию. И танк ИС-3 успел к штурму Берлина.

Опыт военной экономики не даст ответ на вопрос: как в современных условиях сделать новую машину за недели и месяцы, а не за годы и десятилетия. Но он убеждает, что это возможно. Технически возможно. А это уже немало. Опыт войны показывает также огромную силу инициативы, в том числе каждого рабочего, инженера, а тем более - целого предприятия. Наконец, опыт военной экономики предупреждает против чрезмерного централизма управления, доказывает необходимость передавать многие решения на усмотрение предприятий.

Кому-то такое утверждение может показаться странным. Директор одного из крупнейших заводов военных лет, прославившийся тогда удивительными успехами в организации производства, рассказал, что его по сей день, бывает, спрашивают, правда ли, что он руководил заводом, размахивая пистолетом. В этом анекдоте отразилась распространенная версия: система управления военной экономикой - это-де система исключительно командная, не содержащая иных ценностей, кроме умения определять и безоговорочно выполнять волевые задания - выполнять "любой ценой". Крайний централизм планирования, директора заводов в генеральских погонах, мобилизованные рабочие - к этому сводится хозяйственный механизм войны в подобных представлениях.

Было, конечно, было, не могло не быть в те решающие дни: безоговорочный централизм планирования, директора-генералы, суровые законы о труде. Но если бы только это и было - как бы пришла к нам Победа?

Однако оставим предположения, обратимся к фактам.

1 июля 1941 г., на десятый день войны, вышло постановление правительства "О расширении прав народных комиссаров СССР в условиях военного времени". Часть прав, прежде принадлежавших правительству, теперь передавалась на ступень ниже. На практике такой шаг не ослаблял, а укреплял проведение единой государственной воли, но в примитивные представления о централизме он, конечно, не укладывается. В том же месяце это постановление было распространено на народных комиссаров РСФСР и УССР. Фактически оно использовалось для расширения прав не только наркомов, но и руководителей крупнейших предприятий: их назначали заместителями наркомов по должности. Права заместителей наркомов получили известный авиаконструктор А. С. Яковлев, директор Кировского завода И. М. Зальцман, главный конструктор того же завода, знаменитый конструктор танков Ж. Я. Котин и др.

То же постановление позволяло наркомам предоставлять значительные права предприятиям в сфере, где централизм был наибольшим,- в распоряжении материальными ресурсами: "Разрешать директорам предприятий и начальникам строек для выполнения производственных планов и заказов по договорам выдавать из своих ресурсов другим предприятиям необходимые материалы". Централизм предполагал инициативу. Война выжигала бюрократизм, учила самостоятельно принимать решения и брать на себя ответственность.

И. М. Зальцман рассказывает:

- В 1941-м на Урале мне дано было право останавливать любой эшелон с эвакуированных предприятий и брать все, что нужно для Танкограда,- оборудование, материалы, людей, и только потом докладывать Политбюро.

Потом докладывать. Сначала решать и поступать на свой страх и риск. Директора крупных заводов не зря становились генералами - их маневры значили для успеха войны не меньше, чем маневры войсковых соединений.

В октябре 1941-го - самом, может быть, страшном месяце войны, когда неясна была судьба Москвы,- Ставка попросила Зальцмана срочно направить в столицу из Челябинска все танки, какие есть. Руководители завода только что прилетели из Ленинграда, производство в Челябинске только налаживалось, снабжение - тоже. Несколько десятков танков собрали из привезенного с собой задела, но не было для них стартеров. В наши дни - "железное" основание просить отсрочки, ждать, пока пришлют недостающий узел. А что еще, в самом деле, можно придумать? Танкоград отправил танки без стартеров. С эшелоном поехали заводские слесари. Из Москвы навстречу шли стартеры. Около Куйбышева эшелоны встретились, стартеры были взяты в челябинский эшелон и на ходу установлены. Танки пошли в бой прямо с платформ.

Еще и еще раз: кланяюсь низко героям, но напоминаю об их свершениях не для того, чтобы возбудить ностальгию по тем временам. Это не помогло бы нам сегодня - только помешало. Ведь и в 1941-м не копировали опыт 1919-го, хотя основания как будто были: тогда война и теперь война. Победный опыт войны гражданской был еще близок и памятен многим- и все же не копировали, потому что понимали: нельзя копировать старое в новых условиях.

Для решения хозяйственных задач, которые поставила гражданская война, был найден ключ: "военный коммунизм". Он означал продразверстку для крестьян-единоличников, составляющих четыре пятых всего населения. Он означал принудительную трудовую повинность для буржуазии. Он означал систему "главкизма" в промышленности, т. е. полную ликвидацию стоимостных отношений, производство и снабжение по нарядам главков, крайний административный централизм. И этот ключ оказался верным, коль скоро он дал решение поставленной задачи: обеспечил победу в войне. Но верным лишь для России, разоренной первой мировой войной, не начинавшей социалистические преобразования в деревне и едва приступившей к ним в городе, не знавшей планового хозяйства, не накопившей вообще никакого опыта социалистического хозяйствования. Созидательной силой "военный коммунизм" не обладал - это стало ясно, как только закончилась гражданская война. Для войны, в которой сибирские крестьяне могли поднять на вилы армию Колчака, он годился. Для новой, социалистической промышленности, призванной обеспечить "войну моторов", требовалось иное.

Но ведь и возможности в 1941-м были не те, что в 1919-м. И не только материальные, созданные индустриализацией. Был теперь и совсем иной опыт хозяйствования. В 1918 г. Ленин указал пример "планомерной организации": Германия. В 1941-м у нас был опыт планового развития, какого не знала ни одна другая страна в мире.

Через неделю после начала войны правительство приняло "мобилизационный народнохозяйственный план" на третий квартал 1941 г. В августе был принят военно-хозяйственный план на четвертый квартал 1941-го и на 1942 г. Именно по этому плану за три месяца 1941 г. переместились на сотни и тысячи километров на восток более 1360 крупных предприятий - переместились и тут же начали давать продукцию.

История не знала подобного переселения заводов. Ехали на восток рабочие и специалисты с семьями, ехали станки, ехал задел деталей, которые на новом месте сразу поступали на сборку. Пылили по дорогам громадные гурты скота. А 12 тыс. работников Кировского завода были переброшены из Ленинграда на Урал самолетами.

Соревнование социалистической хозяйственной системы с экономической машиной агрессора началось не 22 июня 1941 г. Оно началось сразу после окончания гражданской войны, с поворотом к мирному строительству. Новый, военный народнохозяйственный план можно было ввести за несколько дней потому, что перед тем двадцать лет учились тому, чего прежде не знал никто: социалистическому планированию.

Был план ГОЭЛРО, открывший будущее перед разоренной страной. Была ленинская новая экономическая политика, породившая неведомое прежде слово "хозрасчет", научившая сочетать хозрасчет с планом, создавшая экономические методы централизованного управления. Был первый в мировой истории межотраслевой баланс народного хозяйства, разработанный ЦСУ СССР в 1925 г. и во многом предвосхитивший анализ затрат и выпуска продукции, сделанный позднее Василием Леонтьевым в США. Были годы научной и практической работы, завершившейся составлением первого в истории пятилетнего народнохозяйственного плана. Принципы подхода к пятилетнему планированию были изложены в 1927 г. в директивах XV съезда партии. Были насмешки всего буржуазного мира над фантазиями большевиков, а затем охвативший его великий кризис, когда вперед шла экономика только одной страны в мире - нашей. Это было не только победой практики социалистического хозяйствования, но и достижением советской экономической науки. В 60-е годы, когда методы оптимального планирования получили всемирное признание, лауреат Ленинской премии профессор В. В. Новожилов напомнил, что директивы XV съезда партии содержали не только постановку задач на оптимум, но и указание направлений их решения. А в 1965 г. в Париже вышла книга французского ученого Коллета, который показал, что идеи, выдвинутые советскими экономистами в связи с первыми пятилетками, на 20-30 лет опередили аналогичные работы западных авторов. Наконец, в 1939 г. Леонид Витальевич Канторович, позднее лауреат Ленинской и Нобелевской премий, решая свою задачу для фанерного треста, создал линейное программирование - на восемь лет раньше, чем дошли до него американцы.

В военно-хозяйственном плане обозначались задания по производству танков и пулеметов, самолетов и пушек, боеприпасов и порохов. Он устанавливал задания по вводу котлов и турбин, доменных и мартеновских печей, шахт и коксовых батарей. Все было в нем расписано, как положено в таком плане: что, где, Когда. Но в нем было и другое - главное для социалистического планирования: он определял не только выпуск той или иной продукции - он определял пропорции воспроизводства в масштабах страны. Пропорции военного времени.

Установление этих пропорций не было простым волевым актом. Осмысливая уроки планирования военной экономики, Н. А. Вознесенский писал о том, что вызвало бы протест у многих хозяйственников 1918 г. и что служило основой планового управления в 1941 - 1945 гг.: существуют экономические законы производства и распределения, "с которыми должно считаться социалистическое планирование как в период мирной экономики, так и в период военной экономики". И продолжал: "Наиболее элементарным законом издержек производства и распределения продуктов является преобразованный в советской экономике закон стоимости. В социалистической экономике закон стоимости означает необходимость вести денежный, а не только натуральный учет и планирование издержек производства, т. е. затрат общественного труда на производство общественной продукции". И еще: "Государственный план в советской экономике использует закон стоимости для осуществления необходимых пропорций в производстве и распределении общественного труда и продукта..."

Конечно, во времена Н. Вознесенского понимание действия закона стоимости при социализме было менее полным, чем сегодня. Однако можно ли оценивать сейчас тогдашнее понимание только по научным трудам 40-х годов? Вернее будет оценить его по некоторым практическим результатам хозяйствования в годы войны.

Известно, что в 1915 и 1916 гг. расходы государственного бюджета царской России покрывались доходами лишь на одну четверть, на 1917-й вообще не удалось утвердить бюджет, дефицит превысил 80%. Добавим, что сейчас, в мирное время, для правительства богатейшей страны капиталистического мира, США, дефицит бюджета и государственный долг - самая трудная экономическая проблема, оттеснившая даже инфляцию и безработицу. В СССР в 1942 г. дефицит госбюджета составил менее 10%, в 1943-м - менее 4%, в 1944-м дефицита уже не было. В результате эмиссии, необходимой для покрытия дефицита и финансирования военных расходов, количество бумажных денег в обращении за три года первой мировой войны возросло в России в 14 раз, за три года Отечественной войны - лишь в 2,4 раза. При завершении денежной реформы в 1924 г. 1 новый руб. приравняли к 5 млн старых, при реформе 1947 г. - 1 новый руб.- к 10 руб. старым.

Свидетельствует А. Г. Зверев, в годы войны - народный комиссар финансов СССР. 70% государственных доходов за те годы дало социалистическое хозяйство. Примерно половину остальных 30% дали налоговые поступления от населения, половину - добровольные взносы: государственные займы и взносы трудящихся в Фонд обороны.

В социалистической стране никто не извлекает из военного производства прибыли для себя лично. Неслыханное дело: во время Отечественной войны советская промышленность систематически снижала цены на поставляемое армии оружие - это послужило важнейшим источником ликвидации бюджетного дефицита. Шла напряженная борьба не только за время, но и за снижение себестоимости продукции. Так в повседневной хозяйственной жизни проявлялась фундаментальная истина: советский государственный план - в отличие от государственного воздействия на экономику в капиталистических странах - опирался на общественную собственность и выражал коренные интересы самих трудящихся.

Однако сами эти интересы во время войны (как и в 30-е годы, когда шла подготовка к обороне от неминуемого нападения) были специфическими. Их можно было свести к одному лозунгу: "Все для фронта". Централизованное планирование в рамках директивно-распределительной системы как нельзя лучше служило этой задаче. Оно позволяло направить все ресурсы на главные цели, от достижения которых зависело - жить или не жить стране.

Задержимся на этих словах: "направить на главные цели". Куда направить - это ясно. А откуда? От каких задач оторвать, признав их не главными? Да от всех, без каких можно воевать. Если иного выхода нет - то даже от пропитания тех, кто не воюет и не производит оружие и все прочее, необходимое фронту. Так и было - мы знаем, с голоду умирали не только в блокадном Ленинграде. Подобная хозяйственная система неизбежно должна была подкрепляться мерами принуждения. Законы о труде стали весьма суровыми еще до войны, а с ее началом - тем более. Было и материальное стимулирование, и весьма действенное,- не только в виде зарплаты и премии, но и посредством различий в карточках и талонах на приобретение вещей. Материальное стимулирование не исключало того, что принуждение было неотъемлемой частью военной экономики. Но не принуждение было ее социальной опорой. Народ принимал такой порядок, сознавал его неизбежность в условиях войны и одобрял - вот что было главным. Как было написано годы спустя: "Нам нужна одна победа, одна на всех - мы за ценой не постоим".

Каков же вывод из этого рассказа о славном опыте военной экономики? Прежде всего он подтверждает, что в принципе можно работать гораздо лучше, чем мы работаем сейчас, можно значительно быстрее решать задачи технического прогресса, обновления структуры производства - те самые, которые составляют камень преткновения сегодня. Опыт войны подтверждает затем, что такого ускорения нельзя добиться лишь по приказу "сверху". Даже в жестких военных условиях для этого требовалась также инициатива "снизу", требовалось творчество, а не слепое исполнительство. Наконец, опыт войны показывает, что для всего этого требуется специфическая система стимулов, невоспроизводимая в обычных мирных условиях. Можно сказать так: для того, чтобы работать с такой же эффективностью, как это удавалось во время войны, нужно работать иначе, чем тогда. Если работать буквально так же - ничего хорошего не получится.

Сейчас порой появляются попытки мифологизировать военную экономику. Патриотизм, сознательность народа, его энтузиазм пытаются представить непосредственными двигателями производственного процесса. Бывало, конечно, и так. Но повседневный тяжелый труд, вовлекающий не только лучших людей, а всех, и вовлекающий не на часы и дни, а на годы,- он непосредственно лишь на сознательности держаться не мог. Сознательность, определявшая поддержку народом политики партии, для повседневных трудовых усилий должна была опосредствоваться определенной хозяйственной системой, получившей позднее наименование директивно-распределительной, а проще - административной. И успешное применение этой системы в отчаянно трудные годы нередко порождает предложения пустить в ход старые приемы и для решения современных задач, которые кажутся авторам этих предложений более простыми, чем задачи экономики в годы войны.

Подобные призывы находят отклик еще и потому, что созданная под руководством Сталина в 30-х годах система управления экономикой действовала и после войны, в конце 40 - начале 50-х годов, и в памяти многих запечатлелась как время хозяйственных успехов и даже благосостояния. Тому есть свои причины.

Два ярких факта остались в памяти тех, кто помнит это время: отмена карточек в 1947 г. и затем в течение нескольких лет ежегодные сообщения о снижении цен. То и другое было на самом деле. Но было не только это. Средний уровень розничных цен после денежной реформы и отмены карточек в 1947 г. был втрое выше, чем в 1940-м, тогда как средняя денежная заработная плата рабочих и служащих в 1950-м превосходила довоенную менее чем вдвое. Снижения цен в 1948-1954 гг. понизили общий уровень цен в 2,2 раза и, таким образом, не возвратили их к уровню 1940 г.

В свою очередь, в 1940 г. индекс розничных цен превосходил уровень 1928-го в 6,4 раза. Точно в такой же степени возросла за эти годы и денежная зарплата, так что ее покупательная способность за 12 довоенных лет не увеличилась. Снижение цен в 1948- 1954 гг. сопровождалось изъятием у населения значительных сумм в виде государственных займов и ограничением роста зарплаты. Если учесть, что среднемесячная зарплата в 1950 г. составляла 64 руб., то нетрудно понять, почему в то время не были дефицитными икра и крабы, но не хватало сахара и хлеба. Добавим, что колхозники, составлявшие в ту пору наиболее многочисленную группу трудящихся, в большинстве своем мало что получали на трудодень да еще платили денежный налог за приусадебное хозяйство, которое поневоле служило основным источником пропитания. При этом они не имели паспортов и не могли по своему желанию покинуть деревню.

Наконец, следует помнить и о том, что заметное расширение жилищного строительства началось лишь после 1957 г. В 1950 г. средняя обеспеченность городского населения жильем составляла 7,4 м2 общей площади в расчете на одного жителя (с учетом и домов в личной собственности, составлявших треть городского жилищного фонда). Соответствующая цифра за 1940 г.- 6,7, за 1913-й -6,3 м2 (в 1986-м -14,3).

Фактически с окончанием войны в трудовых отношениях, методах материального стимулирования и системе распределения не произошло существенных изменений, за исключением отмены карточек. И совсем ничего не изменилось в хозяйственном механизме, в системе планирования и управления производством. Между тем основные цели общественного производства изменились коренным образом. Вместо целей избирательных (оружие и снаряжение для фронта) на первый план вышли цели всеобщие (повышение благосостояния трудящихся). В конце 40-х годов даже в Москве за швейными машинами и телевизорами выстраивались очереди не меньше, чем в годы войны - за хлебом.

Одно это изменение количества жизненно важных целей уже в корне меняло задачу плановых органов. Почти не стало второстепенных потребностей, которыми можно было пожертвовать во имя главных. Но задачи планирования изменились не только количественно - они преобразились качественно. При составлении и оценке выполнения плана производства танков или самолетов планирующий центр выступает как естественный и единственно возможный выразитель общественных потребностей. Иное дело - планирование ширпотреба. Сколько нужно брюк узких или широких, сколько шевиотовых или джинсовых, сколько синих, серых или еще каких-нибудь - это знают только покупатели, да и то лишь в момент покупки, а не во время составления плана - даже годового, не говоря уж о пятилетнем. Конечно, методы предвидения спроса существуют и в этой сфере, но во всяком случае планирование должно стать более подвижным и менее централизованным. Между тем и в 40-х, и в 50-х годах сохранялась уверенность, что только сложившаяся система планирования наилучшим образом выражает общественные интересы. Нарастало несоответствие, которое не могло не сказаться на развитии общественного производства.

Существует представление (оно высказывалось и в печати), будто первый спад темпов роста промышленного производства произошел после ликвидации в 1957 г. отраслевых министерств и создания совнархозов. Факты не подтверждают этого. За все послевоенное время резкое снижение темпов случилось лишь однажды, в 1951 и 1952 гг., что вполне удовлетворительно объясняется завершением периода послевоенного восстановления. В 1947-1950 гг. ежегодные приросты промышленной продукции составляли 20-26%, в 1952-м этот показатель упал до 12, после чего до 1962 г. включительно колебался на уровне 10-12%. Совнархозы не изменили долголетнюю тенденцию постепенного замедления роста промышленности.

Причины трудностей и выход из них надо было искать не в системе административных органов, а глубже- в самих экономических отношениях. Мысль эта распространялась все шире с начала 60-х годов, когда развернулась памятная многим экономическая дискуссия. Для большинства пишущих об экономике это было время своеобразного ликбеза - первых шагов от полной безграмотности к начаткам грамоты.

Как-то, уже после начала экономической реформы, определенной решениями 1965 г., я поднял свои блокноты конца 50 - начала 60-х годов, посвященные одной теме - экономике строительства, и по ним попытался проследить собственный путь обучения. Так родился очерк, напечатанный в 1967 г. в "Новом мире". Его текст, составивший - с минимальными исправлениями - следующую главу, показывает, насколько продвинулось тогда экономическое мышление по сравнению с 50-ми, а тем более - с 30-40-ми годами. За этим движением экономической мысли стояло движение реальных проблем, возросших настолько, что уходить от реформы было уже невозможно.

Я считаю нужным включить в книгу для современного читателя старый очерк из журнала Твардовского отнюдь не ради сентиментальных воспоминаний о неудавшейся борьбе за ту реформу. Несмотря на поражение, борьба эта была не совсем бесполезной. Она помогла изжить многие предрассудки сталинского времени, дала опыт, который позднее постарались предать забвению идеологи застойного периода. Этот опыт нужно вспомнить сегодня, чтобы не повторить ошибок, не дать остановить реформу наших дней"

https://www.mtsbank.ru/chastnim-licam/karti/all/debet/