Экономическая история в зеркале прессы

Стало уже привычным, что в исследовании "белых пятен" нашего прошлого публицистика опережает науку. Не стали исключением и проблемы экономической истории. Да и к процессу возвращения имен экономистов, некогда вычеркнутых из истории, публицистика также приложила руку раньше и больше, чем научные издания. За исключением нескольких статей в "Коммунисте", остальные дали в лучшем случае единичные публикации. Впрочем, с 1988 г. стал наверстывать упущенное журнал "Вопросы экономики".

А вот публицистику в последние годы как будто "прорвало". Историко-экономическая проблематика, ранее нигде не пользовавшаяся хоть каким-нибудь вниманием, внезапно заняла на страницах газет и журналов довольно заметное место. А некоторые статьи на эти темы стали прямо-таки "гвоздем сезона", что раньше и предположить было трудно. Думается, что суть этого интереса - не только в открывшейся возможности удовлетворить свое любопытство по поводу прежде закрытых тем, поспорить о том, что раньше казалось бесспорным, вознести на пьедестал тех, кто раньше был с него низринут силой политического произвола, сбросить с пьедестала тех, кто сумел туда вскарабкаться благодаря прислужничеству тому же произволу. Причины все же лежат глубже. Нам всем необходимо разобраться в экономическом прошлом, разглядеть попристальнее действующих лиц этой исторической драмы прежде всего для того, чтобы извлечь уроки для настоящего и будущего. Что же касается специалистов в экономической теории, то и они стремятся восстановить утраченные было исторические корни, без которых засыхает эта наука.

Так что же принес нам тот широкий поток историко-экономической публицистики, который внес свой немалый вклад в рост популярности многих периодических изданий?

Главный объект ее интереса - процесс формирования административно-командной системы управления экономикой, его причины, экономические истоки сталинщины. Одно из наиболее ярких и эмоциональных выступлений на эту тему - статья В. Селюнина "Истоки" (Новый мир, 1988. № 5). С захватывающим драматизмом автор показал, как метастазы администрирования и "чрезвычайщины" проникли в советскую деревню, разрушая ее экономику и жизненный уклад, трагически перевернув миллионы людских судеб. К сожалению, его попытку не только увидеть, но и понять истоки происшедшего нельзя признать вполне удачной. После привлекшего всеобщее внимание анализа положения дел в нашей статистике, сделанного им вместе с Г. Ханиным в "Лукавой цифре" (Новый мир, 1987. № 2), в данной статье В. Селюнин переходит в область чересчур широких и отдаленных аналогий. Когда вполне справедливое утверждение, что "у "военного коммунизма" были свои корни в отечественной истории" (с. 180) начинает подкрепляться экскурсами во времена Ивана Грозного, а вся теоретическая "начинка" обзора отечественной экономической истории сводится к нехитрой морали о пагубности всякого государственного вмешательства в экономику, поневоле возникает мысль, что автор намеренно открывает своим оппонентам широкое поле для возражений. Негативные результаты попыток решать экономические проблемы административным нажимом налицо, но ведь экономика нашего столетия без государственного регулирования нормально не работает и работать не может.

Вряд ли оправдана попытка представить К. Маркса и В. И. Ленина этакими полуутопистами, подлинными творцами теоретической платформы левацких загибов времен "военного коммунизма". Тот, кто знает работы классиков, никогда не согласится с В. Селюниным, что "военный коммунизм" был реализацией тех теоретических представлений о строительстве социализма, которые были выработаны классиками марксизма-ленинизма к октябрю 1917 г.

Противоположная крайность допускается в диалоге доктора исторических наук В. Логинова и экономиста О. Михайлова "Реализм политического искусства Ленина" (Коммунист. 1988. № 6). Они видят в экономической политике "военного коммунизма" одно только вынужденное отступление В. И. Ленина от взглядов первой половины 1918 г., весьма близких к идеям новой экономической политики. Нельзя забывать о том, что В. И. Ленин сам признавал ответственность руководства партии (и свою в том числе) за ошибочность ряда аспектов политики "военного коммунизма", связанных с переоценкой способности волевых рычагов обеспечить ускоренный переход к полному социализму.

Отражением вырвавшейся, наконец, на свободу научной мысли обществоведов является немного не упорядоченный, по признанию самого журнала, круглый стол журнала "Огонек", в котором приняли участие экономисты, философы, историки, юристы (Больше социализма. Огонек. 1988. № 12 и 14). Тот, кто хочет получить готовые ответы на "жгучие вопросы" о нашем прошлом, вряд ли будет удовлетворен чтением этого материала. Зато постановки самых разнообразных научных проблем и первые соображения об их разрешении способны дать импульс теоретическим разработкам по многим направлениям общественных наук. На основе этой публикации можно составить развернутую программу обществоведческих исследований по многочисленным аспектам нашей недавней истории, и в том числе - по экономическим.

Впрочем, в прессе есть не только вопросы, но и первые ответы. Привлекает своим весьма оригинальным видением предмета публикация И. Клямкина "Какая улица ведет к храму?" (Новый мир. 1987. № 11). Он весьма убедительно выводит читателя на переосмысление оценки исторического своеобразия развития России, пытаясь, например, разобраться в объективной подоплеке взглядов авторов сборника "Вехи", которую ранее и вовсе не искали, ограничиваясь констатацией одиозности общей направленности этого сборника. В статье впервые речь пошла о поиске реальных закономерностей развития социализма, о том, что сталинщина не была лишь плодом некой демонической силы, ниспосланной нам в наказание за грех недостаточного демократизма, а коренилась в объективных социально-экономических обстоятельствах.

Эта линия рассуждений была продолжена И. Клямкиным в статье "Была ли альтернатива административной системе?" (Политическое образование. 1988. № 10). Главным основанием административной системы И. Клямкин считает сформировавшийся к 30-м годам тип личности работника с сильными чертами не только мелкобуржуазности, но и патриархальности. К сожалению, И. Клямкин останавливается на этом социально-классовом уровне анализа и не идет глубже. Поэтому и его фаталистический взгляд на неизбежность для нас этапа административно-командной системы не нашел поддержки у других публицистов, хотя само обращение к социальноклассовым корням сталинщины получило в их работах свое продолжение.

Особенно интересным соединением экономического, социальноклассового и политического анализа отличается обстоятельное исследование О. Лациса "Перелом" (Знамя. 1988. № 6). С фактами и цифрами в руках он показывает, из кого формировалась социальная прослойка, на которую опирался Сталин, и как ее позиции отразились на перипетиях политической борьбы 20-х годов, на причинах и судьбе выступлений "оппозиций" и "уклонов". В настоящее время ни один исследователь, занимающийся данным периодом, или просто заинтересованный читатель не могут пройти мимо этой публикации, далеко обогнавшей работы специалистов по истории СССР и истории КПСС.

Наиболее обстоятельной в теоретическом отношении попыткой разобраться в сути экономических событий на рубеже 20-х и 30-х годов представляется работа сотрудников ИМЛ при ЦК КПСС Г. Бордюгова и В. Козлова "Время трудных вопросов" (Правда. 1988. 30 сентября, 3 октября). Для них характерно как раз стремление понять происхождение административно-командной системы из противоречий экономического механизма нэпа. При этом выделяются два ключевых экономических фактора - наличие административно-командных методов еще в нэповском механизме и неспособность этого механизма в его неизменном виде обеспечить глубокие изменения народнохозяйственных пропорций в связи с индустриализацией. Примерно в том же духе, но гораздо более бегло рассматривает этот вопрос М. П. Капустин в статье "От какого наследства мы отказываемся?" (Октябрь. 1988. № 4-5). Автор сосредоточивается в основном на политических, философских и этических аспектах осмысления периода 20-30-х годов, лишь вскользь обращаясь к экономике. В статье же Бордюгова и Козлова можно увидеть набросок развернутой концепции исторического перелома в развитии нашего общества на рубеже 20-х - 30-х гг., причем основное внимание они уделяют именно экономической стороне вопроса. Интерес представляет и уникальная в такого рода публицистике попытка показать, что в партии на протяжении всего периода 30-х годов (и даже после основной волны репрессий) шла борьба против сталинской модели административно-командной системы, обеспечивавшая хотя бы некоторую коррекцию ее наиболее одиозных сторон. Авторов, пожалуй, можно было бы упрекнуть лишь за то, что объяснения событий они ищут в основном в конкретных исторических обстоятельствах, мало обращаясь к поиску более глубоких экономических закономерностей.

Попытка дать теоретическую оценку сдвигам, происходившим в нашей экономике в период индустриализации и коллективизации, содержится в статье Л. Гордона и Э. Клопова "Тридцатые - сороковые" (Знание - сила, 1988. № 2-4). Сложившийся в 30-е годы экономический строй они определяют как особый тип раннесоциалистической экономики. Применявшиеся при этом административно-командные методы, по их мнению, как раз отвечали задачам индустриализации, затрагивавшей лишь некоторые важнейшие отрасли промышленности. Несмотря на все издержки, сопровождавшие индустриализацию и коллективизацию, несмотря на отклонения от ленинской концепции социализма как строя цивилизованных кооператоров, прагматические задачи, полагают Л. Гордон и Э. Клопов, были решены. Индустриализация была проведена, было достигнуто сокращение разрыва с развитыми капиталистическими странами, а коллективизированная деревня обеспечила индустриализацию необходимыми ресурсами сельскохозяйственного сырья и продовольствия.

Значительный пласт публицистики связан с противоречиями индустриализации. Интересная с точки зрения фактического материала статья Г. Бордюгова и В. Козлова (которые могут производительно использовать огромный массив документов ИМЛ) "Революция "сверху" и трагедия "чрезвычайщины"" (Литературная газета. 1988. 12 октября. № 41) показывает столкновение интересов и мнений в ходе выработки взгляда на необходимость резкого форсирования темпов социалистического строительства.

Авторы статьи приводят факты, показывающие пестроту мнений как в среде рабочего класса, так и в партии. Одни проклинают тех, "кто потеет на казенной работе", другие мечтают найти такой зигзаг, чтобы поскорее проскочить к социализму. Одни стремятся нажать на административные рычаги, чтобы форсировать индустриальное развитие, другие предлагают децентрализацию, рост инициативы и ответственности на местах. Правда, каких- либо выводов теоретического характера в статье нет, она носит скорее описательный характер, но и с этой точки зрения представляет несомненный интерес.

Не ставя перед собой фундаментальных теоретических задач, О. Лацис в работе "Проблема темпов в социалистическом строительстве" (Коммунист. 1987. № 18) дает убедительный экономический анализ дутого "выполнения пятилетки в четыре года". Автор подчеркивает несомненные успехи индустриализации, близость достигнутых результатов к первоначальным заданиям пятилетнего плана, в особенности его отправного варианта, заклейменного тогда как "минималистский". В то же время О. Лацис обстоятельно аргументирует вывод, что целого ряда заметных хозяйственных провалов можно было избежать, если бы не был взят авантюристический курс на превышение плановых наметок, инспирированный Сталиным. Его шапкозакидательские призывы завершить пятилетку по ряду отраслей в 2,5 года, прозвучавшие с трибуны XVI съезда партии, привели к перенапряжению экономики, а в конечном счете - к резкому падению темпов экономического роста.

Происхождение этой обстановки экономического авантюризма детально прослеживается в статье известного историка В. С. Лельчука и сотрудницы ИМЛ Л. П. Кошелевой "Индустриализация СССР: выбор курса" (Правда. 1988. 21 октября). Профессионализм историка, получившего открытую трибуну, дает здесь богатую палитру фактов, с помощью которой выясняются мотивы и основания ставки на ускоренную индустриализацию, а также и те методы, которыми эта ставка сделалась принудительным курсом экономического и политического мышления. Приведенные в статье выдержки из писем В. В. Куйбышева, например, убедительно свидетельствуют, что в погоне за сверхвысокими плановыми темпами сознательно завышались ресурсы капитальных вложений, а для оправдания этих цифр в план закладывались заведомо нереальные задания по снижению себестоимости.

Не меньшее внимание уделила наша пресса и процессу коллективизации. От отдельных сомнений в целесообразности "сплошной коллективизации" и "раскулачивания", от восстановления подлинной картины тех методов, которыми они проводились, публицисты перешли к более пристальному взгляду на эти процессы. Необходимость кооперирования крестьянства никем не была поставлена под сомнение, но насильственное стаскивание мужиков в колхозы, не только "раскулачивание", но в конечном счете и "раскрестьянивание", превращение крестьянской артели в административный придаток, выкачивающий ресурсы для форсированного роста промышленности, - все это подверглось единодушному осуждению.

Ю. Голанд в своей статье "Как свернули нэп" (Знамя. 1988. № 10) дал интересную картину социальноклассовых противоречий в деревне в ходе развития нэпа. Он стремится показать, что административно-командная надстройка в деревне не была до конца сломана нэпом и всячески противилась его развертыванию. С его точки зрения "новый курс" 1925-26 гг., связанный с углублением нэпа в деревне, натолкнулся на активное противодействие бюрократии в сельских районах, что привело, с одной стороны, к бюрократическому сдерживанию кооперации и хозяйственной активности интенсивных товаропроизводящих крестьянских хозяйств, их неверию в последовательность экономической политики Советской власти. С другой стороны, сползание сельских активистов к комбедовским методам разрешения возникавших проблем привело к их еще большему обострению, в конечном итоге - к кризису хлебозаготовок, послужившему сигналом к свертыванию нэпа.

Г. И. Шмелев опубликовал статью "Не сметь командовать" (Октябрь. 1988. № 2), в которой раскрывает тяжелые последствия отхода от ленинских принципов кооперативного строительства (этот материал в расширенном виде публикуется в ежегоднике).

Широкая панорама коллективизации, обогащенная введением в оборот ранее не публиковавшихся документов, показывающих страшное лицо административного произвола в аграрном секторе, дана В. П. Даниловым, известным специалистом по проблемам коллективизации, и Н. В. Тенцовым в статье "Коллективизация: как это было" (Правда. 1988. 26 августа и 2 сентября). В этой работе продемонстрирована мертвящая логика "административной системы", начинающей с вроде бы временных, чрезвычайных мер, а затем распространяющей принцип "чрезвычайщины" на сами основы преобразования аграрной экономики и на ее последующее развитие.

Значительный интерес нашей публицистики вызвали имена ряда экономистов, реабилитация которых открыла для широкого читателя возможность прочесть эту некогда зачеркнутую страницу истории нашей экономической мысли. Их идеям, правда, повезло пока несколько меньше, но это и понятно - осмысление идей требует большего времени, нежели обращение к фактам биографии.

Среди этих экономистов первое место, пожалуй, по праву принадлежит Н. И. Бухарину. Хотя на место прежнего бездоказательного осуждения сейчас пришло благожелательное внимание, оценки экономическим воззрениям Бухарина даются неоднозначные. Г. Бордюгов и В. Козлов, публикуя работу "Николай Бухарин. Эпизоды политической биографии" (Коммунист. 1988. № 13), поддерживая протест Бухарина против сталинского уклона в администрирование и волевой нажим, в то же время полагают, что Бухарин недооценил противоречий нэпа, запоздало среагировал на отставание зернового производства и не смог предложить убедительной альтернативы сталинскому курсу на чрезвычайные меры. Статья очень ценна детальным показом борьбы Бухарина против ставки на административно-командные методы. Вводя в оборот новые документы (опять-таки используя монополию ИМЛ), авторы иллюстрируют поиск Бухариным компромиссной линии экономической политики в попытке повести за собой большинство ЦК. Хотя он и потерпел поражение, но авторы видят основания полагать, что почти до самого своего ареста Бухарин смог хоть в какой-то мере играть роль противовеса стремлению Сталина к безудержному администрированию в экономике.

Менее богата фактами, но гораздо более обстоятельна в теоретическом отношении статья С. Цакунова "Творческий поиск и правда жизни. К 100-летию со дня рождения Н. И. Бухарина" (Социалистическая индустрия. 1988. 9 октября). Автору удалось показать эволюцию экономических взглядов Бухарина и при этом выделить ряд идей, имеющих самое серьезное значение для современной политической экономии социализма.

Определенным дополнением к этой работе может служить статья Г. Шмелева "К. И. Бухарин: политико-экономические воззрения" (Политическое образование. 1988. № 10). Она написана в ином, так сказать, академическом, ключе и вряд ли вообще может быть отнесена к разряду публицистики.

Кратким, но весьма любопытным является предисловие Г. Х. Попова к публикации одной из статей Бухарина (Вопросы экономики. 1988. № 9). Г. Х. Попов ставит вопрос о тех сторонах жизни Бухарина, которые определили особенности его мировоззрения, и пытается найти ответ на вопрос о том, в чем так сильно расходились взгляды В. И. Ленина и Н. И. Бухарина, что В, И. Ленин счел нужным указать на недиалектичность Бухарина.

По особым причинам привлекает внимание публикация статьи Стивена Коэна "Бухарин, нэп и альтернатива сталинизму" (ЭКО. 1988. № 9). Это - одна из пока еще немногих в нашей прессе публикаций зарубежных исследователей, которых мы ранее привыкли огульно зачислять в разряд "немарксистских". Стивен Коэн рассматривает позицию Бухарина как альтернативную экономическую программу, которая позволила бы социалистическому обществу избежать кошмара сталинщины, направив его не только по более эффективному экономически, но и по более демократическому пути. Именно в этом он видит корни того интереса, который стало проявлять к Бухарину международное коммунистическое движение, в том числе в социалистических странах, а также тех усилий, которые предпринимались с этой стороны по политической реабилитации Бухарина в СССР.

В статье В. Поликарпова "История должна быть честной" (Социалистическая индустрия. 1988. 24 сентября) рассказывается о заслугах Н. Бухарина в период его работы заведующим научно-техническим отделом ВСНХ в 1930-1933 гг., о его вкладе в разработку принципов планирования научно-технических исследований. В этой же статье говорится о малоизвестной странице деятельности А. И. Рыкова на посту Чрезвычайного уполномоченного по снабжению Красной Армии (Чусоснабарм) в годы гражданской войны. Вообще газета "Социалистическая индустрия", как, пожалуй, никакая другая, стала в последнее время уделять заметное место экономической истории. 13 сентября 1988 г. в ней была опубликована статья А. Кондратенко и В. Семенова "Большевик, ученый, мечтатель" с биографией известного экономиста 20-30-х годов Э. И. Квиринга. А 9 августа того же года "Социалистическая индустрия" отвела целую полосу остропроблемной публикации Я. Кузьминова "История экономики: кто и как ее "отменил"".

В полемической форме Я. Кузьминов обратил внимание на происходивший в течение десятилетий процесс обрубания исторических корней экономической науки, лишения ее исторической памяти. Это касалось и статистической информации, и работ экономистов 20-30-х годов, павших жертвой сталинского произвола, и работ известнейших экономистов Запада, почти недоступных широким кругам советских экономистов. Учебная дисциплина - "история народного хозяйства и экономических учений" стала исчезать из экономических вузов, а ее жалкие остатки едва ли не целиком поглощались "критикой антимарксистских экономических воззрений". Особую тревогу Я. Кузьминова вызывало то обстоятельство, что в упадок пришла не просто одна из необходимых экономических дисциплин, но произошла утрата исторического мышления в политической экономии, что стало одной из причин ее деградации, ибо по самой ее природе она должна нести в себе исторический стержень.

Удары по политической экономии социализма, нанесенные авторитарным вмешательством Сталина в научный процесс, показаны в статье Т. Дзокаевой "Последняя жертва" (Правда. 1988. 6 мая). Методы, которыми вершилась экономическая дискуссия 1951 г., продемонстрированы в статье весьма убедительно. Убедительность теряется, когда Т. Дзокаева (видимо, в порядке восстановления исторической справедливости) сама начинает поучать политическую экономию социализма. Компетентность этого автора не вызывает у меня сомнений, но когда Т. Дзокаева, по существу, отрицает наличие предмета у политической экономии социализма (т. е. его собственных экономических законов), остается только развести руками.

Газета "Московская правда" напомнила нам биографию творца финансовой реформы 1922 г., создателя знаменитого советского червонца - наркомфина Г. Я. Сокольникова (Генис В. Русская валюта. Московская правда. 1988. 4 октября). Автор статьи сосредоточил свое внимание на ходе напряженной борьбы Сокольникова против политики безудержной эмиссии бумажных денег, тут же обесценивающихся. Было совершено, казалось бы, чудо - в стране, еще не успевшей восстановить разрушенное войной хозяйство, только что пережившей страшный голод и глубоко увязшей в пучине инфляции, появилась валюта, сразу ставшая высоко котироваться на международных валютных биржах. Автор упоминает о разногласиях Сокольникова со сторонниками избыточного финансирования промышленности, но не вскрывает всю глубину имевшихся противоречий. Ведь с наркомфином спорил и Дзержинский, который также был резким противником стремления налечь на печатный станок.

Большую публикацию о Г. Я. Сокольникове дала "Социалистическая индустрия" 16 декабря 1988 г. (Никитин М. Красный финансист). Эта статья не только показывает вехи жизненного пути Г. Я. Сокольникова, но и раскрывает многие стороны его экономических воззрений. Подчеркивается его внимание к проблеме финансовой сбалансированности, резкие возражения против политики безудержной эмиссии и перенапряжения бюджета ради форсирования индустриализации. Автор подробно раскрывает точку зрения Г. Я. Сокольникова на первенство финансовых рычагов экономического регулирования перед административными. Но в то же время Сокольников вовсе не исключал и методов прямого административного воздействия, например, на цены, предупреждая, однако, что это воздействие должно лежать в рамках экономически оправданного.

"Социалистическая индустрия" 12 февраля 1989 г. дала также очень интересную публикацию о Л. Н. Юровском (Ю. Толанд. Один из лучших). Юровский был одним из крупнейших теоретиков в области денежного обращения и одновременно - практиком финансового дела. Работая в Наркомфине, он был активным защитником стратегии сбалансированного развития народного хозяйства, выступая против призывов форсировать индустриализацию в 1925-26 гг. Инфляционное финансирование промышленности Л. Н. Юровский считал самообманом, ведущим в конечном итоге к огромным экономическим издержкам. Значительный интерес представляют сейчас теоретические воззрения Юровского, касающиеся оценки им роли товарного производства в социалистической экономике. Его концепция товарно-социалистического хозяйства является, по существу, теоретическим источником многих современных концепций социализма.

Большой интерес проявили публицисты к фигурам двух виднейших экономистов-аграрников (хотя они имели достижения и в других областях) 20-х годов - Н. Д. Кондратьеву и А. В. Чаянову.

О Кондратьеве прошла масса газетных публикаций в основном биографического характера. Наиболее обстоятельно не только биография Кондратьева, но и его экономические взгляды были рассмотрены в публикации Л. Пияшевой "Тяжелая колесница истории проехала по нашему поколению..." (Дружба народов. 1988. № 7). Если другие материалы о Кондратьеве обращались в основном к его взглядам на аграрную политику, то здесь показано и участие Кондратьева в дискуссии по первому пятилетнему плану, его борьба против экономически необоснованных темпов, против фетишизации жестких количественных показателей плана. Когда Л. Пияшева осуждает С. Г. Струмилина за участие в хоре обвинений, возводившихся тогда на Н. Кондратьева, как и на другие жертвы "вредительских" процессов, то это вполне справедливо. Однако представлять Струмилина "народным академиком Лысенко" от экономики, на наш взгляд, неоправдано. Не Струмилин был организатором травли этих экономистов. А что до резких обвинений в их адрес, которые он бросал еще в 1925-1926 гг., то тогда не менее резкую полемику вел он и с лицами, занимавшими гораздо более высокое положение. Струмилин не был полуграмотным агрономом, как Лысенко, а был квалифицированным экономистом, не побоявшимся, между прочим, открыто выступить против выдвижения лозунга "пятилетку - в четыре года".

Выбрать из числа тех экономистов, кто вынужден был в 30-е годы поступиться научной совестью С. Струмилина и на нем одном сосредоточить огонь критики - едва ли справедливо. Не стоило, видимо, в этой статье предпринимать попытку формулировать общие теоретические вопросы - изложенное Л. Пияшевой собственное понимание экономических законов выглядит неудачно и непонятно.

Биография А. Чаянова восстанавливается в статье В. Балязина "Возвращение" (Октябрь. 1988. № 1). Этот материал хорошо дополняется публикацией П. Пэнэжко "Как ударили по "чаяновщине"" (Огонек. 1988. № 10), где даются также сведения о кооперативном движении в СССР в 20-е годы, а также о кооперации в дореволюционной России. Эти сведения позволяют глубже проникнуть в ту основу, на которой строились научные воззрения Чаянова, позволяют показать существо столкновения его научной позиции как теоретика кооперативного движения с платформой "сплошной коллективизации".

В печати стала появляться переоценка прежних взглядов на признанные авторитеты. Уже упоминавшейся критике Л. Пияшевой позиции С. Струмилина (что не избавляет его от обоснованных претензий) можно противопоставить более взвешенную критическую оценку деятельности В. В. Куйбышева, данную главным редактором журнала "Вопросы экономики" Г. Х. Поповым (Вопросы экономики. 1988. № 8) в его редакционном комментарии к рецензии на книгу о В. Куйбышеве. Присоединяясь к ней по существу, все же думаю, что она несколько однолинейна. Факты, говорящие о том, что Куйбышев был сторонником административно-командной системы управления, надо соотнести с фактами, которые показывают его оппозицию авантюристическим крайностям сталинского курса. Правда, и эта оппозиция не была достаточно настойчивой.

Публицистически интересные документы, позволяющие точнее понять собственные взгляды В. Куйбышева, опубликованы под заголовком "Нельзя называть рационализацией мелкие исправления" (Коммунист. 1988. № 7). Среди них - не отосланная записка Ф. Дзержинского Куйбышеву, показывающая их разногласия по вопросу о роли ЦКК - РКИ. Если Куйбышев выступал за усиление административных прерогатив этих контрольных органов, то Дзержинский считал, что они не должны действовать командой или приказом, а выполнять роль "собирателя сил", организуя массы и выдвигая снизу новые кадры талантливых руководителей.

Интереснейшим документом является личное письмо Дзержинского Куйбышеву, написанное им за два месяца до смерти. Указывая на бюрократическую сверхцентрализацию и вместе с этим - на раздирающие аппарат ведомственность и безответственность, на безуспешность своих попыток обратить на эти проблемы серьезное внимание партийного руководства, Дзержинский пишет пророческую фразу, ныне часто цитируемую: "... и страна тогда найдет своего диктатора - похоронщика революции, - какие бы красные перья ни были на его костюме". Непонятно только, почему, несмотря на то, что этот и ряд других отрывков из данного письма публиковались в нашей печати с 1965 г., в 1988 г. не сочли возможным напечатать письмо полностью, опустив в нем, кстати говоря, и кое-что из ранее уже опубликованного?

Особняком в плеяде историко-экономических публикаций стоит статья Г. Х. Попова "Фасад и кухня "великой реформы"", посвященная судьбе реформ 1861 г. в России (ЭКО. 1987. № 1). Но проблематика XIX в. в освещении Г. Попова оказывается весьма актуальной (эта статья публикуется в данном ежегоднике).

Своего рода продолжением этого исследования является его же статья "Н. Г. Чернышевский и отмена крепостного права" (Вопросы экономики. 1988. № 9). Г. Х. Попов обращается к проблеме альтернативы, выбора между бюрократическим и демократическим вариантами реформы. Его интересует позиция различного рода социальных сил, проблема готовности демократического движения повлиять на характер и ход реформы. И этот анализ, несмотря на его обращенность в прошлое, также приобретает вполне современное звучание.

Подводя итоги проделанному обзору, можно сразу заметить, что и наиболее острая и наиболее интересная публицистика на историко-экономические темы принадлежит перу специалистов. Но в то же время даже статьи не с публицистическим, а с теоретическим уклоном появляются в основном не на страницах специализированных научных изданий. Хотя вообще в экономической публицистике журналисты оказались впереди ученых, в историко-экономической публицистике этого не произошло. Видимо, материал потребовал не столько заострения внимания читателя на ярких и задевающих, сколько введения в оборот и осмысления ранее недоступного не только читателям, но и исследователям фактического материала. Научно-аналитическая сторона заняла в историко-экономической публицистике едва ли не первое место, и ученые потеснили журналистов. Хотя, впрочем, оказалось, что и звание ученого или специалиста - еще не гарантия от поспешных суждений.

Значит ли сказанное выше, что историко-экономической публицистике суждено вскоре смениться традиционными научными работами? Не думаю. Не все пласты проблем нашей экономической истории, имеющих острое общественное звучание, уже подняты. Да и сама наука меняет свое лицо. Она склонна все больше обращаться к общественному мнению. Она проявляет интерес не только к закономерностям, но и к действующим лицам изучаемых ею событий. А живая история, населенная людьми, всегда будет иметь публицистический оттенок, даже в самом академичном ее изложении. Главное же - еще не скоро (а может быть, и никогда) нас перестанут волновать те события нашего прошлого, в которых экономическая материя сыграла столь драматическую роль.

А. И. Колганов