"Зигзаги" нэпа (И. А. Благих)

Благих Иван Алексеевич. Родился в 1953 г. Окончил Ленинградский государственный университет. Кандидат экономических наук. Преподаватель Военно-Морской Академии

Современная экономическая политика, признающая важность товарно-денежных отношений в практике планового руководства и направленная на их дальнейшее развитие, придала новый импульс исследованиям нэпа. Вопросы, которым ранее посвящал свои труды узкий круг специалистов, стали находить отражение в публицистике. Отмечая это отрадное для историка-экономиста явление, нельзя обойти вниманием настораживающую всякого серьезного исследователя резкую смену подходов к трактовке хозяйственного механизма данного, безусловно значительного, этапа формирования советской экономики.

Возможно, что этому способствовал начавшийся критический анализ "командно-административной системы", сложившейся в 30-е годы и долгое время отождествлявшейся с сущностными чертами социализма. Противопоставление экономического развития страны "до" и "после" реформ начала 30-х годов привело к обратному процессу - сглаживанию тех проблем нэпа, которые ранее, наоборот, выпячивались. Часть авторов, не обременяя себя историко-экономическими исследованиями, получает подтверждение "правильного" и "ошибочного" построения механизма хозяйствования, увязывая преобразования 20-х годов с именем В. И. Ленина, а 30-х - И. В. Сталина.

Такой подход не отражает всего комплекса политических, социально-экономических и идеологических противоречий, обострившихся к концу 20-х - началу 30-х годов и заставивших политическое руководство искать пути их разрешения в очередной "революции сверху".

Не углубляют наших представлений о нэпе примеры, некритически перекочевавшие из старой экономической литературы в современные исследования и прочно обосновавшиеся в качестве бесспорных доказательств. Так, для подтверждения высокой эффективности хозяйственного механизма нэпа, обеспечивающего развитие "нэповской" экономики, приводятся данные, показанные на рис. 1^*. На наш взгляд, этот график свидетельствует прежде всего о падении промышленного и сельскохозяйственного производства во время войны и о росте производства в мирное время. Ни прямо, ни косвенно он не характеризует эффективность хозяйственного механизма нэпа. С таким же успехом можно продемонстрировать эффективность "командно-административной системы", позволившей после войны 1941-1945 гг. в более короткие сроки восстановить довоенный уровень производства. Это, во-первых. А во-вторых, такие иллюстрации динамики объема производства лишь вуалируют проблемы, исподволь зреющие в народном хозяйстве страны, в чем мы, к слову сказать, неоднократно убеждались. В этом отношении нэп не был исключением.

^* (Белоусов Р. А. Исторический опыт планового управления экономикой СССР. М.: Мысль, 1987. С. 145 (в монографии Р. А. Белоусова допущена опечатка: данные в ценах 1913 г. должны быть в миллионах, а не в миллиардах рублей. - Я. Б.).)

Рис. 1. Объем и динамика промышленного и сельскохозяйственного производства в СССР (в млн. руб., в ценах 1913 г.)

По нашему мнению, характер функционирования хозяйственного механизма нэпа более точно иллюстрирует график ежегодного прироста промышленной и сельскохозяйственной продукции (рис. 2).

Рис. 2. Ежегодный прирост промышленной и сельскохозяйственной продукции (в млн. руб., в ценах 1913 г.)

Обратим внимание на "кривую" прироста сельскохозяйственного производства. Она существенно отличается от динамики, представленной на рис. 1. Если там после 1921/22 гг. наблюдался неуклонный подъем, то при рассмотрении погодовых приростов обнаруживаются резкие колебания: годы, показавшие многократное увеличение объема сельскохозяйственной продукции, чередуются с годами со значительным его снижением. Такие "зигзаги" обычно объясняются следующими причинами: а) урожайными или неурожайными годами; б) увеличением или уменьшением посевных площадей; в) ростом или сокращением товарной продукции (так как крестьянские хозяйства не составляли отчетов о собранном урожае, то определить его можно было только приблизительно, по данным оборота товарных бирж).

Но если прирост сельскохозяйственной продукции в 1922/23 гг.^* еще можно как-то объяснить хорошим урожаем, собранным осенью 1922 г., то как увязать с урожайностью колебания сельскохозяйственного производства в 1923/24-1924/25 гг.? Ведь несмотря на то, что эти годы были неурожайными, производство резко подскочило. В то же время урожайный 1926/27 г. показал падение производства, а к началу 1927/28 гг. мы наблюдаем ситуацию, идентичную условиям военного коммунизма, когда отсутствовал товарный рынок, а именно: значительный отрыв прироста промышленной продукции по отношению к сельскохозяйственной (в стоимостном выражении). В эти годы не было засух и других стихийных бедствий. Более того, урожай 1928 г. превысил урожай предыдущего года, однако прирост производства сельхозпродукции снизился. В 1928 г. для рабочих вводятся "заборные книжки" (карточная система снабжения продуктами), а по отношению к крестьянству применяются чрезвычайные меры продовольственной разверстки, что в годы военного коммунизма уже имело своим результатом резкое сокращение посевных площадей.

^* (С 1 октября 1922 г. помимо календарного летоисчисления, начинающегося, как известно, с 1 января, введено понятие "отчетного" или "бюджетного" года, когда три последних месяца каждого года идут с опережением, например осень 1922 г. входит в 1922/23 или 1923 г.)

Таким образом, ситуацию, сложившуюся в сельском хозяйстве, нельзя объяснить ни урожайностью, ни размером посевных площадей. Здесь необходим еще анализ проблем промышленности и товарного рынка в целом.

Среди множества черт, отличающих нэп от военного коммунизма и административной системы 30-х годов, наиважнейшая состояла в том, что при нэпе функционировал товарный рынок, а следовательно, на первый план выступали проблемы его сбалансированности. Несбалансированный рост секторов народного хозяйства приводил к возникновению кризисных явлений в экономике.

При взгляде на соотношение ломаных линий прироста промышленного и сельскохозяйственного производства вызывает недоумение резкий скачок промышленной продукции в 1925 г. и сельскохозяйственной - в 1924 г. Трудно объяснить также прирост промышленной продукции в 1922 г. по сравнению с 1921 г. Однако, если принять во внимание эмиссию денег за 1922-1928 гг., то становится ясно, что объяснение таким колебаниям можно найти в резком изменении масштаба цен, вызванном дополнительной эмиссией.

В 1924-1925 гг. выросший объем денежной массы привел к более-менее равномерному росту (в денежном выражении) как продукции промышленности, так и сельского хозяйства, поэтому на соотношении темпов роста промышленности и сельского хозяйства он не отразился. Особенностью же эмиссии 1922 г. явилось то, что в этом году началась денежная реформа, при которой совзнаки выкупались за червонцы по "плавающему" курсу (курсу дня). За предыдущие годы совзнаки практически все осели в деревне. Они все более и более обесценивались. Курс же червонца (валюты промышленности) рос. Нам представляется, что именно поэтому в 1922 г. темпы роста промышленности в денежном выражении (по курсу червонца или, как мы говорим, в ценах 1913 г.) оказались завышенными, а темпы роста продукции сельского хозяйства - заниженными.

В данном случае наибольший интерес для анализа представляют 1923, 1925, 1927 гг., когда отрыв производства промышленной продукции от сельскохозяйственной был наиболее значительным. Они вошли в историю экономики как "кризис сбыта 1923 гг." и явления "товарного голода 1925 и 1927 гг." Чем вызывался неравномерный рост промышленности? Казалось бы, в экономике страны не существовало для этого причин. Низкий, а точнее снизившийся за годы войны уровень промышленного производства и большие потребительные возможности внутреннего рынка позволяли обеспечивать сбалансированный прирост как промышленной, так и сельскохозяйственной продукции. Поэтому перепады ежегодного прироста продукции, имеющие место в действительности и достигающие нескольких миллионов и даже миллиардов рублей, невозможно объяснить только закономерностями рынка.

"Кризис сбыта" или кризис промышленности? С переходом к нэпу государство принудительно трестировало большую часть промышленности. Ее объединение таким путем позволило избавиться от отягощающего госбюджет бремени мелких предприятий, не теряя при этом социальной опоры политической власти, так как число рабочих, занятых в государственной промышленности, сократилось всего на 200 тыс. (14,3%). Число же производственных единиц, непосредственно подчиненных ВСНХ, уменьшилось с 37 тыс. до 4,5 тыс. Остальные предприятия, переведенные на самоснабжение, стали стихийно образовывать сбытовые объединения синдикатского типа. После выполнения государственных заказов они имели право реализовать оставшуюся часть своей продукции на "вольном" рынке.

Кроме мелких предприятий, 60% губернских трестов не сдавали свою продукцию на центральные склады. Ею распоряжались местные власти. С целью облегчения сбыта производимой продукции они также были объединены в синдикаты.

Таким образом, наряду с добровольным ("стихийным") синдицированием значительная масса синдикатов была образована принудительно, путем преобразования прежних главков и хозрасчетных отделов совнархозов. Это ставило синдикатские объединения в прямую зависимость от директив ВСНХ и Госплана, хотя по постановлению СТО от 12 августа 1921 г. эта часть промышленности могла самостоятельно определять контрагентов и цены^*.

^* (СУ. 1921. № 63. Ст. 462.)

Дальнейшее развитие синдикатской системы, образование Совета синдикатов под эгидой ВСНХ, вело к тому, что цены зачастую стали определяться не на основе рыночной конъюнктуры, а на основе потребностей госбюджета в наличных средствах. Подобное вмешательство государства в рыночные отношения, по нашему мнению, противоречило основному требованию новой экономической политики, направленному на развитие хозяйственного расчета, хозяйственной самостоятельности производителей.

Товар, деньги и цены стали узловыми элементами государственной политики с 1921 г. За годы военного коммунизма был накоплен значительный опыт централизованного регулирования обращения товаров и денег. Ввести прямой продуктообмен во всем народном хозяйстве не удалось, но он с успехом был применен в той части крупной национализированной промышленности, которая была отнесена к командным экономическим высотам. Здесь, действительно, товар в какой-то мере уже стал "не товаром", а деньги - "не деньгами". Система безналичных расчетов по оптовой цене промышленности, значительно оторванной от стоимостной основы, внутрипромышленное обращение и потребление производимой продукции, поддерживаемое дотациями из госбюджета, создали своего рода замкнутый, обособленный от рынка круг воспроизводства.

Предполагалось, что за годы нэпа этот "плановый круг воспроизводства" посредством государственного контроля и регулирования цен подчинит "стихийный круг воспроизводства", т. е. мелких товаропроизводителей города и деревни. Своеобразие нэпа в главном и основном состояло в том, что борьба "кто кого" в политэкономическом смысле была борьбой против закономерностей рынка и цен.

В результате образования "планового круга воспроизводства" из товарного обращения была изъята практически вся продукция промышленности, кроме продукции широкого потребления. Соотношение поступающей на товарный рынок продукции промышленности и сельского хозяйства в натуральном выражении было в 2 раза больше в пользу сельского хозяйства (по сравнению с дореволюционным уровнем)^*.

^* (Лященко П. И. История народного хозяйства СССР. М. - Л.: ОГИЗ, 1956. С. 186.)

Выплачивая рабочим сферы командных экономических высот заработную плату из средств госбюджета, государство изымало в доход казны прибыль коммерческих трестов, реализующих свою продукцию на рынке. Так как в условиях инфляции расходная часть госбюджета росла более быстрыми темпами, чем доходная часть, то ВСНХ и Госплан в 1922 г. приняли решение о том, что Комитет цен, перешедший из ведения Наркомпрода в Наркомфин, должен устанавливать для промышленности, выходящей со своими товарами на рынок, лишь "ориентировочные" цены, а на продукты, заготавливаемые государственными предприятиями, - "твердые"^*.

^* (История ценообразования в СССР. Материалы и документы. М.: Наука, 1970. Т. 1. С. 218.)

Эта мера позволила увеличить доходную часть госбюджета, которая в свою очередь поглощалась растущим финансированием промышленности. Прибыль же в обесценивающихся совзнаках оказывалась меньше, чем выданные предприятиям на хозрасчетную деятельность оборотные средства. Стремясь сократить дефицит госбюджета, покрываемый эмиссией совзнаков, государство возложило на Госбанк функции кредитования коммерческих трестов (командные экономические высоты по- прежнему финансировались через Центральное бюджетно-расчетное управление НКФ, подчиненное ВСНХ). Реформа кредитования товарооборота сразу изменила привычные условия хозяйственной деятельности предприятий, выходящих на рынок. Госбанк стал их кредитовать не только под проценты, но и с поправкой на инфляцию: кредит выдавался совзнаками в золотом исчислении, поэтому сумма, подлежащая возврату, увеличивалась прямо пропорционально падению курса совзнака. Прибыль, оставшаяся после возврата кредита, изымалась в госбюджет, иначе государство не смогло бы наладить оборот эмитируемых им совзнаков.

Естественно, что этот хозрасчет уже значительно отличался от того, который был у коммерческих трестов до кредитной реформы. Часть из них разорилась, а большинство стали сбывать товары, предназначенные для выполнения государственного заказа, а также сырье, материалы, инструменты, основной капитал и т. д. Это привело к так называемому "разбазариванию промышленности", которое вскоре заслонилось большей бедой - кризисом сбыта 1923 г., который фактически охватил всю промышленность.

Экономисты 20-х годов дали ему не совсем точное, как нам представляется, название - "кризис сбыта". В исследованиях причин кризиса промышленности 1923 г. отправной точкой (до сих пор) берется явление "ножниц" цен, сложившихся на рынке на продукты промышленности и сельскохозяйственное сырье. При этом как-то упускается из виду, что в 1923 г. на крестьянский рынок поступило всего 30% продукции промышленности (в основном это были сельскохозяйственные машины и инвентарь), а 70% продукции ширпотреба пошло на городское потребление.

При общем голоде на товары народного потребления определенная их часть не была реализована на рынке. Трудности сбыта коснулись главным образом сельскохозяйственных машин и инвентаря, а не всех товаров широкого потребления. Но так как главной проблемой того времени была проблема развертывания товарооборота прежде всего между городом и деревней (промышленность остро нуждалась в сельскохозяйственном сырье, а город - в хлебе), то промышленный кризис 1923 г. оценивался именно как кризис сбыта.

Кризис промышленности вызвал резкое сокращение производства, массовое увольнение рабочих не только коммерческих трестов, но и части предприятий командных экономических высот. (Следующее, после 1921 г., оживление промышленности начнется только в 1924 г.)

Главным результатом анализа кризиса промышленности 1923 г. был вывод о напряженном состоянии товарооборота и необходимости государственного регулирования рынка. С 1923 г. в централизованном порядке стали определяться нормы заготовок сельскохозяйственных продуктов и технического сырья, а также нормы завоза промышленных изделий в определенные районы.

В качестве мер воздействия на платежеспособный спрос населения стали использовать косвенное налогообложение, систему принудительных займов, централизованное изъятие отчислений на соцстрах^*.

^* (Меры, направленные на снижение платежеспособного спроса, принимались в основном к городскому населению. Платежеспособный спрос крестьянства вследствие натурализовавшихся отношений был и без того низким. Часть платежей деревни шла натурпоставками, дававшими в 1924 г. 30% поступлений хлеба, остальная часть изымалась неэквивалентным обменом, выполнявшим функции налогообложения.)

Исследование причин кризиса промышленности 1923 г. по свежим следам затруднялось, во-первых, тем, что от исследователей ускользнул спекулятивный характер оживления промышленности, последовавший после перевода части предприятий на самоснабжение. Высокие темпы прироста промышленной продукции породили иллюзии, что товарный рынок формируется успешно. Между тем рост промышленного производства происходил вне всякой связи с развитием других отраслей народного хозяйства. Тресты, получившие возможность избавиться от ненужных им промышленных запасов, оставшихся с военных лет, развернули бурную сбытовую деятельность. Так, трест, образованный в 1921 г. на основе целой системы обширных складов бывшего Морского адмиралтейства, снабжал предприятия, выпускающие товары народного потребления, чугуном, цветными металлами, канатами, пенькой и другими материалами вплоть до 1927 г., ничего не производя.

В данном случае под спекулятивным характером развития промышленности мы подразумеваем то, что увеличение объема производства товаров на рынок произошло на нездоровой, временной основе за счет старых запасов сырья, топлива, инструментов и материалов. Но запасы не безграничны. По мере их исчерпания возникает необходимость увеличения капитальных затрат на добычу угля, металлической руды, выплавку металла, развитие транспорта и т. д., что, в свою очередь, влечет дальнейший рост внутрипромышленного потребления и сокращение производства товаров на массовый рынок. Под воздействием катастрофической инфляции деформировались цены товаров.

Следует иметь в виду, что с переходом к нэпу и развитием товарно-денежных отношений количество совзнаков, эмитированных в обращение Центральной бюджетной приходно-расходной кассой ВСНХ, достигло к ноябрю 1922 г. астрономической цифры - 1217883,6 млрд, руб., начав свой рост с 862,8 млрд, руб. в конце 1920 г.^* Это был крах системы государственных финансов, построенной на эмиссии казначейской валюты "по потребностям" - без всякой связи с законами ее обращения. Отсутствие денежной единицы, выполняющей роль измерителя стоимостных пропорций в масштабе всего народного хозяйства^**, на наш взгляд, - вторая причина, затруднившая анализ кризиса промышленности 1923 г. Впоследствии исследователи-специалисты в области экономики редко к нему возвращались, и в истории за ним утвердились определения "кризис сбыта" или "кризис избытка крестьянского хлеба"^***, что, как нам представляется, искажает его суть.

^* (Михалевский Ф. И. История денег и кредита. М. - Л.: Изд. НКФ, 1925. С. 80.)

^** (Индексы цен, рассчитываемые ЦСУ, ВСНХ и Наркомпродом, не могли выполнять этой функции ввиду того, что они рассчитывались по крайне ограниченным группам товаров. Только с появлением червонца экономисты смогли, наконец, приступить к анализу народнохозяйственных пропорций.)

^*** (Бордюгов Г., Козлов В. Поворот 1929 года и альтернатива Бухарина // Вопросы истории КПСС. 1988. № 8. С. 16.)

Финансовые тупики нэпа. С отменой ограничения денежного обращения^* перед Советским государством как собственником основных производственных фондов, оцениваемых в 7930 млн. руб. (в ценах 1913 г.)^**, возникла проблема формирования соответствующих им оборотных фондов. Основной капитал может производительно функционировать лишь при условиях накопления в государственной казне денежных средств, имеющих товарное обеспечение.

^* (См.: Постановление СНК "Об отмене ограничения денежного обращения" // СУ. 1921. № 52. Ст. 301. Его действие распространялось и на крупную госпромышленность.)

^** (Социалистическое строительство СССР. М.: ЦУНХУ, 1936. С. 3.)

Однако при переходе к нэпу Советская Республика не имела государственных финансов, т. е. денежных средств, обеспеченных товарным эквивалентом, и товарного рынка, посредством которого формируются средства государственной казны. В 1921-1922 гг. средства казны на 60% формировались за счет казначейской эмиссии совзнаков, не имеющих товарного покрытия. И без того несдерживаемая эмиссия выросла за эти годы в 200 раз. Когда объем бумажно-денежной массы в сотни тысяч раз превысил потребности наличного товароборота, рынок выдвинул в качестве товарных эквивалентов "свои деньги": в оптовой торговле - вексель, а в розничном товарообороте - хлеб, соль, спички, махорку, сахар и т. д. XI съезд РКП(б) признал необходимым восстановить обращение казначейской валюты "на золотой основе"^*.

^* (Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 1. М.: Политиздат, 1967. С. 261.)

Это была непростая задача. Дело в том, что потребности государства в денежном обороте были больше потребностей рыночного товарооборота. И если лишние совзнаки, в конце концов, оседали в том учреждении, которое их эмитировало сверх наличного товарооборота, то лишние золотые монеты оседали бы у массового производителя легко реализуемого товара, т. е. у крестьянина, образуя сокровища. В этом случае о накоплении оборотного капитала не могло быть и речи.

К этому времени Госбанк занял прочные позиции посредника оптовой торговли. Сконцентрировав у себя движение ценных бумаг внутреннего рынка (векселя, акции, облигации, долговые обязательства и т. д.) и иностранную валюту Наркомвнешторга, Госбанк выпустил в обращение денежный эквивалент оптового товарооборота - червонец. Червонец на 75% обеспечивался ценными бумагами внутреннего рынка и на 25% иностранной валютой. Приравняв купюрность банкноты к ее золотому паритету, т. е. гарантировав обмен купюр определенной величины пропорционально весу золота, Госбанк получил "золотой" червонец^*. Для простоты расчетов купюрность банкнот осталась такой же, как в 1913 г., когда стоимостные пропорции еще не были искажены инфляцией.

^* (На червонцах значилось: "Банковый билет подлежит размену на золото. Начало устанавливается особым правительственным актом". Такого акта так и не последовало, хотя с приведением госбюджета в равновесие он предполагался. Главную роль в организации "золотого обеспечения" сыграли не чеканка государственной казной небольшого количества червонцев в золотой монете, а отмена реквизиций у населения золота, драгоценностей и иностранной валюты, а также образование фондовых бирж.)

Сама банкнота Госбанка не могла служить казначейской валютой, поскольку казначейская валюта обслуживает розничный товарооборот, а банковская - оптовый. В обороте оптовой торговли в январе 1923 г. находилось всего 200 тыс. червонцев. Эта цифра соответствовала потребностям рынка оптовой торговли в средствах обращения. Увеличение количества банкнот в обращении путем понижения их купюрности не привело бы к увеличению товарных сделок, а только добавило бы лишнюю работу Госбанку. Количество обращающихся банкнот могло увеличить только дальнейшее развитие оптовой торговли.

Вместе с тем банковская валюта, закрепившая стоимостные соотношения по группам товаров, давала государственной казне возможность определять на твердой основе шкалу налоговых ставок и, соответственно, курс казначейской валюты. Прекратив в июле 1923 г. эмиссию совзнака, государственное казначейство выпустило в оборот серебряные и медные монеты. Налоговые ставки были определены в червонном исчислении, при котором курс двухкопеечной серебряной монеты был определен в 1000 руб. денежных знаков образца 1923 г.

Обеспечив таким образом высокий принудительный курс новой казначейской валюты и избежав при этом ее ухода в сокровища, 5 февраля 1924 г. правительство декретировало выпуск в обращение государственных казначейских билетов достоинством в 1, 3, 5 руб. Декрет гарантировал свободный размен новой бумажной казначейской валюты на червонцы. Таким образом, размер казначейской эмиссии ограничивался количеством обращающихся червонцев. Дополнительная эмиссия допускалась только при увеличении налоговых поступлений. Выпуск в обращение казначейской валюты, функционирующей на эквивалентной основе, свидетельствовал о стремлении Советского правительства разрешить проблему накопления оборотных средств крупной государственной промышленности путем дальнейшего развития товарного рынка.

Количество выпускаемой в обращение Центральным бюджетно-расчетным управлением НКФ казначейской валюты на финансирование промышленности ВСНХ и государственных учреждений определялось количеством червонцев. Обратимость червонцев в рубли и рублей в червонцы автоматически вовлекала казначейскую валюту в оборот рынка в соответствии с его потребностями, а при излишней эмиссии казначейской валюты затрудняло ее обмен на червонцы.

Этот, не очень удобный, на первый взгляд, механизм позволял контрагентам товарного рынка, в число которых входили госпредприятия, планировать производство не по индивидуальным затратам, а по издержкам производства, ибо издержки имели единую стоимостную основу. Колебания цен на товарном рынке и заработной платы по регионам страны всегда появлялись. Но это были колебания в стоимостной системе координат, где "нулем отсчета" считался твердый курс червонца. Работники Госбанка принимали все меры к тому, чтобы курс червонца не был подорван как на внутреннем, так и на внешнем рынке. В противном случае - опять неуправляемая инфляция.

Товарный голод 1925 г. привел государственную промышленность к таким же последствиям, как кризис сбыта 1923 г. - к сокращению производства и росту безработицы. Но сам механизм кризиса имел более сложную структуру.

Вначале под угрозой инфляции оказались банковские червонцы. Так как внутренний денежный рынок посредством концессионных, смешанных, акционерных промышленных и торговых предприятий был связан с внешним рынком, то, реализуя в розничном товарообороте свою продукцию за казначейские рубли, иностранные предприниматели вывозили прибыль за границу в червонцах. В 1923/24 гг., когда экспорт хлеба - основной статьи валютных поступлений - составил 3 млн. т, вывезенные за рубеж червонцы имели достаточное товарное покрытие. В 1924/25 гг. было выпущено уже 28 млн. червонцев, а хлеба вывезено (вследствие неурожая 1924 г.) только 885 тыс. т.^* Валютный курс червонца поколебался. А падение курса червонца на внешнем рынке автоматически вызывало падение курса рубля внутри страны.

^* (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 4. 9-е изд. М.: Политиздат, 1984. С. 105, 75-78, 104-106.)

С целью предотвращения инфляции новой, с таким трудом созданной казначейской валюты Госбанк вынужден был осуществить валютную "интервенцию" - дал указание своим отделениям в заграничных торгпредствах обменивать лишние (т. е. не имеющие товарного обеспечения) червонцы на иностранную валюту, запасы которой имелись в заграничных отделениях Госбанка. Операция по стабилизации курса червонца обошлась Госбанку потерей валютных запасов на 56 млн. руб., не считанного, что часть предъявленных к оплате червонцев была отоварена произведениями искусства, якобы не имеющими высокой художественной ценности.

Одновременно пришлось принять меры по стабилизации курса червонца на внутреннем рынке. Для этого требовалось сократить объем обращающихся казначейских рублей. В 1925 г., впервые за всю историю нэпа, денежные изъятия из промышленности в государственную казну превысили размеры ее бюджетного финансирования. (Изъятия составили 169 млн. руб., а финансирование - 125 млн. руб.)

В то же время на Госбанк было возложено кредитование сектора командных экономических высот. Сокращение бюджетного финансирования государственной промышленности и переход к кредитованию ее через Госбанк (коммерческое учреждение) можно рассматривать как попытку перевода всего государственного сектора экономики на коммерческий расчет.

Госбанк выделил значительные кредитные ресурсы Промбанку^*, который, в свою очередь, продлил сроки кредитования тяжелой индустрии под вексель с 2 до 4 месяцев и понизил для нее стоимость банковского кредита более чем в 2 раза^**. Ввиду того, что эти меры вели к увеличению объема вексельной эмиссии, которая также таила в себе угрозу снижения внутреннего курса червонца, решено было сократить кредитование частного сектора.

^* (Из 1495 млн. кредитных активов Госбанка более 50% составили кредиты тяжелой промышленности. До 1925 г. Госбанк кредитовал только легкую, пищевую, лесную промышленности, имеющие быстрый оборот капитала и большую долю экспорта.)

^** (Вексельный процент был понижен с 30-48% в 1924 г. до 12% в 1925 г., а учетно-ссудный с 18-24% до 9-13%.)

С этой целью была проведена реформа единства кассы^*. Все специальные кассы НКФ и Госбанка были ликвидированы. Приходно-расходные кассы НКФ были заменены казначейскими частями, которые не вели учет векселей частного сектора и не обменивали их на червонцы. По сути дела, деньгам государственного казначейства пытались придать кредитный характер.

^* (Постановление ЦИК и СНК "О единстве кассы" от 16 октября 1925 Г. // СУ. 1925. № 10. Ст. 62-63.)

Понимая, что в условиях кредитования тяжелой промышленности неизбежен рост вексельной эмиссии со стороны Промбанка и Электробанка, а также корректировка кредитных планов в сторону продления срока кредитов, работники Госбанка пытались "уравновесить" долгосрочные кредиты краткосрочными. С 1925 г. Госбанк разворачивает краткосрочное кредитование сельского хозяйства и вкладывает в хлебные операции 257 млн. руб.

1925 г. стал поворотным по отношению к деревне. "Как в 1921 году мы объявили новую экономическую политику для города, - говорил в выступлении на XIV партконференции РКП(б) Ю. Ларин, - так теперь, в 1925 году, мы впервые признаем развитие нэповских отношений в деревне"^*.

^* (XIV партийная конференция РКП(б). Стенографический отчет. М. - Л., 1925. С. 135.)

Комплекс мер по ускорению товарно-денежного оборота в деревне, кроме развертывания кредитования, предусматривал: полную замену натурпоставок денежным налогом, разрешение аренды земли и найма батраков, ослабление нажима сельсоветов на крестьянские сходы. Новая политика по отношению к деревне получила наименование "новый курс".

Развертывание товарно-денежных отношений в обнищавшей, "пообносившейся" деревне, усиление кредитования товарообменных операций крестьянского рынка обострило проблему товарного голода. Сельскохозяйственный индекс цен, по данным Конъюнктурного института НКФ, вырос с 1,70 в октябре 1924 г. до 1,92 в октябре 1925 г. и с 2,14 в апреле 1925 г. до 2,24 в апреле 1926 г. Промышленный индекс цен в апреле 1926 г. достиг 2,46^*.

^* (Обзор Конъюнктурного института // Экономическая жизнь. 1926. 30 декабря.)

Обстановка в промышленных районах страны свидетельствовала о том, что товарный голод может привести к длительному затяжному кризису промышленности. Если во время кризиса сбыта 1923 г. кадровые рабочие (члены профсоюза) составляли 8% безработных, то в 1925 г. - 14%^*.

^* (Большая Советская энциклопедия. М.: Госиздат, 1930. Т. 5. С. 221.)

Рост безработицы не был, как принято считать, следствием притока крестьянского населения на рынок труда. Достаточно сказать, что с 1 января 1914 г. по 1 января 1917 г. количество питерских рабочих выросло до 23,8%^*, но безработица тогда носила эпизодический характер, возникая вследствие локаутов промышленников, сокращающих сферу гражданского производства из-за войны. В 1926/27 г. безработные - выходцы из сельской местности, но не менее 6 лет прожившие в городе, составляли всего 13,7% учтенных безработных^**. Пришельцы из деревни, так же как сезонные рабочие и отходники, биржами труда не учитывались и, следовательно, среди безработных не числились.

^* (Октябрю навстречу. Л.: Лениздат. 1987. С. 16.)

^** (Контрольные цифры народного хозяйства СССР на 1928/29 гг. М. - Л.: Госиздат, 1928. С. 156.)

Другим неблагоприятным фактором наряду с ростом безработицы была продовольственная проблема. Нам представляется, что она обострилась главным образом в связи с вынужденным увеличением экспорта хлеба за границу ("хлебные" операции Госбанка) и сокращением его товарности на внутреннем рынке.

Для решения этой проблемы и преодоления кризиса переведенной на банковское кредитование промышленности Советское правительство пыталось воздействовать на крестьянские хозяйства методами контрактации и усилением монополии внутренней торговли, путем развития систем генеральных договоров огосударствленной кооперации с промышленными синдикатами.

Но безжалостные цифры говорят о том, что и эти меры не дали желаемых результатов: промышленность в 1925/26 гг. недопоставила на внутренний рынок промтоваров на сумму 380 млн. руб. К 1926/27 гг. диспропорция выросла на 25% и составила 500 млн. руб. В 1925/26 гг. организованные заготовки сельхозпродукции составили 7,3 млн. т, из них 2,6 млн. т было вывезено за границу. В 1926/27 гг. сельхозпродукции заготовлено было гораздо меньше - 3,2 млн. т, а вывоз увеличился до 3 млн. т. На внешнем рынке торговля хлебом становилась все менее рентабельной. Высокие цены на хлеб, установившиеся в середине 20-х годов на международном рынке, снижались вследствие нарастающего там экономического кризиса. Положение СССР как экспортера усложнялось падением курса червонца.

Несмотря на меры, принимаемые Госбанком по поддержанию курса червонца, его курс на мировом рынке катастрофически падал. В 1924/25 гг. берлинское представительство Госбанка "Гаранта унд Кредит Банк" обменивало один червонец на 21 марку. В 1926/27 гг., т. е. 2 года спустя, один червонец обменивался уже на 7-8 марок, а в 1927/28 гг. - обмен червонцев на валюту всеми иностранными банками был прекращен. С целью поддержания искусственно высокого курса червонца внутри страны пришлось запретить ввоз и вывоз червонцев и их обмен в пределах СССР на иностранную валюту. Эта мера окончательно подорвала деятельность концессионных и акционерных предприятий. В значительной степени стала нерентабельной внешняя торговля.

Не удалось также уследить за ростом казначейской эмиссии. В 1927 г. на Госбанк была возложена эмиссия казначейской валюты. Разница между банковской и казначейской валютой, по сути дела, исчезла. Госбанк превратился в учреждение, ведущее учет доходов и расходов государственной казны. С 1928 г. из обращения стали исчезать медные и серебряные монеты: имея самостоятельную ценность, они стали уходить в сокровища. В феврале 1929 г. была прекращена чеканка медной монеты, а в июне - серебряной^*. По тому, с какой скоростью население перешло от накопления медных пятаков к серебряным рублям, можно судить о темпах обесценивания бумажных денег. Вскоре и червонец приобрел характер казначейской валюты. С 1932 г. в обращение выпускаются бумажные деньги достоинством 10, 25, 50 и 100 руб. Потеряв свою ограниченную конвертируемость, червонец в расчетах внутреннего денежного обращения принимался за 10 руб. "Десятирублевка" еще долгое время в обиходе именовалась "червонцем". Но червонец, как таковой, исчез окончательно после денежной реформы 1947 г.

^* (См. Циркуляры 1051/Е (52) и 1051/Е (70) алфавитно-предметного указателя циркуляров и инструкций Госбанка. М.: Изд. Госбанка, 1932. С. 197-198.)

С ликвидацией "твердых" денег как гарантии эквивалентного обмена товарный рынок стал свертываться. Поиски выхода из финансовых тупиков нэпа повелись в сторону усиления командно-административных методов управления экономикой.