1. Теория истории

Историко-экономическая наука в СССР: история, современное положение, проблемы перестройки (В. А. Жамин, Я. И. Кузьминов)

Жамин Виталий Алексеевич. Родился в 1920 г. Доктор экономических наук. Профессор кафедры истории народного хозяйства и экономических учений МГУ. Лауреат Государственной премии СССР

Кузьминов Ярослав Иванович. Родился в 1957 г. Окончил Московский государственный университет. Кандидат экономических наук. Старший научный сотрудник Института экономики АН СССР

Примета духовного обновления нашего общества - поистине всенародный интерес к истории. Идет закономерный процесс восстановления исторической памяти в экономической науке. Пожалуй, она, как никакая другая отрасль обществознания, пострадала от подрыва исторических корней. Сегодня нужно восстанавливать по крупицам буквально все: и элементарные факты прошлого, и целостную, не мифологизированную научную картину экономического развития, и тот спектр экономических теорий и концепций, который обеспечивал возможность исторического выбора путей развития нашей страны.

Историко-экономические дисциплины - экономическая история и история экономических учений - образуют один из главных компонентов фактологического и методологического обеспечения экономической науки. Экономическая история дает реальное видение долгосрочных тенденций экономического развития. Она представляет собой один из трех основных источников фактического материала для всех разделов экономической науки. Если статистические и социологические исследования дают экономисту картину настоящего, то экономическая история - картину исторического движения от прошлого к настоящему, без чего невозможно увидеть долгосрочные тенденции экономического развития. История экономической мысли формирует у исследователя методологическую культуру, предостерегает от абсолютизации и догматизации теоретических положений. Вместе эти дисциплины играют фундаментальную роль в формировании экономиста-практика, исследователя и педагога, ибо воспитывают у него критическое, альтернативное мышление, прививают навык "объемного видения" социально-экономических процессов.

Историзм органически присущ социально-экономической теории марксизма и составляет ее решающее преимущество над буржуазными и мелкобуржуазными концепциями. Кризисные явления в нашей экономической науке^*, достигшие апогея к середине 80-х годов, имеют и то объяснение, что мы не могли реализовать это преимущество. Исторический подход к анализу явлений экономики оставался на уровне фразы.

^* (Под кризисом науки мы понимаем такое ее состояние, когда она полностью или частично утрачивает свои познавательные и прогностические функции и не может "ответить на вопросы" общества.)

Историко-экономические дисциплины в вузах на протяжении последних 25 лет подвергались постоянному сокращению. На сегодня они практически полностью утратили свою некогда ведущую роль в экономическом образовании. Студентам инженерно-экономических и даже некоторых общеэкономических специальностей курсы экономической истории или истории экономических учений до 1989 г. не преподавались вообще.

Практически прекратилось воспроизводство квалифицированных научно-педагогических кадров экономистов-историков^*. В результате многие разделы историко-экономической науки оказались без исследователей. Это развитие мировой экономической мысли до возникновения марксизма, в том числе история классической буржуазной политической экономии, история отечественной экономической мысли до 1917 г., история капиталистического способа производства, история большинства отраслей экономики.

^* (Достаточно сказать, что из 18 имеющихся на сегодняшний день докторов наук по специальности "история экономических учений" - 13 пенсионного возраста. За одиннадцатую пятилетку по этой специальности было защищено всего 7 докторских диссертаций.)

В чем причина кризисного состояния советской историко-экономической науки? Нам представляется, что коренной причиной является отсутствие "социального заказа" на исторические исследования со стороны политической экономии, отраслевых и функциональных экономических наук. Как сложилось подобное положение?

Истоки кризиса. Традицией русской экономической мысли всегда было внимание к историческим тенденциям и факторам социально-экономического развития. На это наталкивала сама действительность: в экономической, общественной и духовной жизни страны в XIX в. столкнулись и боролись феодальная и капиталистическая формации. В таких условиях не только революционно-демократическая, но и буржуазная экономическая мысль постоянно обращались к историческому опыту своей страны и человечества в целом. Практически каждый, отечественный экономист второй половины XIX - начала XX в. выступал не только как теоретик, но и как историк народного хозяйства или экономической мысли. Достаточно назвать такие имена, как Н. Г. Чернышевский, И. И. Янжул, А. И. Чупров, М. М. Ковалевский, М. И. Туган-Барановский, А. А. и И. И. Кауфманы, В. Воронцов, А. А. Исаев и др. Широкая историко-экономическая база русской науки того периода определяла ее своеобразие и во многом предохраняла от тенденции к абстрактно-схоластическому вырождению, победившей в основных школах европейской буржуазной политической экономии.

Становление нового, марксистского обществоведения в СССР, хотя и проходило в обстановке принципиальной полемики сучеными, стоявшими на буржуазно-объективистских и неонароднических позициях, основывалось тем не менее на критическом изучении наследия отечественной и мировой историко-экономической мысли. Работы крупнейших ученых давнего и недавнего прошлого регулярно переиздавались, служили предметом обсуждения в экономической периодике. Выдвинулись исследователи, руководствовавшиеся марксистской методологией историко-экономического анализа, в числе которых можно назвать С. Г. Струмилина, П. И. Лященко, Л. Б. Кафенгауза в области экономической истории, И. И. Рубина, Д. И. Розенберга, И. С. Плотникова, И. Г. Блюмина в области истории экономических учений.

Вместе с тем уже с конца 20-х годов в советской экономической науке начали накапливаться негативные явления, связанные с практикой административного разрешения идейных разногласий. Экономисты стали первыми жертвами сталинских репрессий. В 1930 г. по сфабрикованным обвинениям были репрессированы многие крупные представители нашей экономической науки - А. В. Чаянов, Н. Д. Кондратьев, И. И. Рубин, Л. Н. Юровский, В. А. Базаров и др. Критика немарксистской политической экономии стала приобретать однозначную негативную направленность, сводиться к разоблачениям "политически вредного" и "антинаучного" характера соответствующих теорий и "чуждого классового лица" их авторов.

Атмосфера выискивания политических врагов среди современников совершенно исказила характер научной полемики: достаточно привести названия книг 1929-1931 гг.: "Экономическая теория правого уклона", "Кондратьевщина", "Против воинствующего меньшевизма (Финн-Енотаевщина)"... Суетливое желание отмежеваться от "врагов", указать лишний раз на свою большевистскую благонадежность сквозит на страницах и историко-экономических сочинений: так, в первом издании широко известного курса "История политической экономии" (1934-1938) Д. И. Розенберг считает необходимым в конце каждой главы громить точку зрения И. И. Рубина - автора предыдущего (1929) курса этой науки.

Обществоведение все больше сгибалось под гнетом императивных политических оценок. С созданием ключевого произведения "марксистской" аксиоматики - "История ВКП(б). Краткий курс" (1938) общественные науки в СССР могли развиваться исключительно по законам богословия: налицо были и священные тексты классиков, и их установленные толкования. Соответственно деформировалась и методология марксистской истории экономических учений: единожды прозвучавшие оценки того или иного экономиста, данные К. Марксом, Ф. Энгельсом, В. И. Лениным, во всех случаях возводились в ранг абсолютной истины, вырывались из научного контекста. Классикам решительно отказывалось не только в праве на ошибку: их подходы расценивались в качестве единственно возможных, фактически вневременных.

В 30-50-е годы произошел отрыв советской истории экономических учений от истории народного хозяйства: потребность разобраться в связи экономических теорий и специфики экономического развития прошлого мало-помалу угасла. Методология истории экономических учений стала приобретать идеалистический характер: например, развитие классической буржуазной политэкономии изображается в учебных пособиях 50-х годов и в последующие годы как восхождение к "абсолютной истине", воплощенной в Марксовой политической экономии^*.

^* (См.: например, Каратаев Н., Степанов И. История экономических учений. М., 1959. С. 225, 228.)

Особо притягательной чертой подобного метода исторической критики является исключительная простота в обращении: вместо того, чтобы исследовать уникальные исторические условия создания того или иного произведения, достаточно "приложить" его к К. Марксу. Квалификационные требования к специалисту-историку стали с этих пор очень скромными.

В это же время стал подрываться и научный потенциал экономической истории. Работавшие в этой области исследователи, как и все другие экономисты, перестали допускаться к данным государственной статистики и были лишены возможности исследовать фактический ход развития экономики СССР. Экономическая история и история экономической мысли в своих "актуальных" разделах в 30-е годы в значительной степени утратили научный характер.

На методологическом и фактологическом уровне историко-экономических исследований в СССР отрицательно сказалась полная изолированность от развития мировой науки, наступившая с начала 30-х годов, как отражение лозунга "Кто не с нами, тот против нас". Соображения идеологической чистоты оказались первичными при решений вопроса, с кем можно, а с кем нельзя вести научный диалог: круг последних вскоре расширился практически до всех исследователей, не стоявших на платформе Коминтерна.

Тем не менее историко-экономические исследования продолжали развиваться и в условиях второй половины 30-х - начала 50-х годов. Можно даже считать темпы их развития опережающими по сравнению с другими экономическими науками. Дело в том, что в условиях сложившейся "монополии на истину" со стороны И. В. Сталина история народного хозяйства и экономических учений (причем чем древнее, тем лучше) оставалась, пожалуй, единственным прибежищем экономистов-теоретиков, желавших писать что-то свое, оригинальное.

Достаточно сказать, что в 30-40-е годы количество публикаций по историческим аспектам экономической науки вплотную приблизилось к количеству публикаций по политической экономии. Продолжалось издание работ классиков: были опубликованы сборник "Меркантилизм" (1935), работы К. Родбертуса (1935, 1936), А. Смита (1935), С. Сисмонди (1936), Р. Джонса (1937), Д. Рикардо (1941).

На развитие историко-экономической науки в послевоенный период неоднозначное влияние оказала развернутая, в конце 40-х годов кампания "борьбы с космополитизмом". Ее результатом наряду со свертыванием исследований в области зарубежной экономической истории и истории экономической мысли явилось весьма широкое и даже детальное изучение отечественной истории. Было начато фундаментальное издание "Истории русской экономической мысли" под руководством А. И. Пашкова. Во многом наши сегодняшние представления о российских экономистах XVIII-XIX вв. основаны на работах годов 50-х. Разумеется, в этих работах не обошлось и без "рассказов о русском первенстве", настрой на поиск и обоснование которого наложил отпечаток на уровень аргументации авторов.

Разоблачение культа личности XX съездом КПСС сыграло огромную роль в оздоровлении советской экономической науки. Начался массовый отлив экономистов из "тихой заводи" исторических тем, их переход на актуальную тематику. Следует подчеркнуть, что тогда историко-экономическая наука не смыкалась с теоретическими исследованиями, необходимыми народному хозяйству и волновавшими общественность: ведь при Сталине историки не подходили к современности "ближе Чернышевского", предпочитая из соображений безопасности XVII-XVIII вв. Это предопределило нигилизм по отношению к историко-экономической науке, сложившейся в широких кругах экономистов уже в 60-е годы.

В этот период руководством АН СССР и Минвуза была совершена серьезная ошибка по отношению к истории народного хозяйства и экономических учений: вместо программы ускоренного развития ее актуальных разделов сформировалось отношение ко всей науке как к неактуальной, второстепенной. Все, не относящееся к сегодняшнему дню, безжалостно вычеркивалось из планов научных исследований, учебных программ, редакционных планов.

Волюнтаристская политика начала 60-х годов отражала общий волюнтаристский настрой. По своей сути она была оторвана от исторического опыта, учета фактического состояния дел. Грандиозные планы Н. С. Хрущева составлялись без исторического и экономического обоснования не только в силу субъективных побуждений руководителя, но и реальной слабости советского обществоведения, только начавшего оправляться после 25-летнего пресса "культа личности".

Отрицательно сказались на историко-экономических исследованиях в стране и застойные процессы, проявившиеся в 70-х годах. Застой в социально-экономическом развитии породил своеобразные "охранительные" тенденции в идеологии и науке. Оглядка на цензуру ("это пройдет, а это - нет") стала решающей при определении тематики научных исследований. Наиболее острые, актуальные с точки зрения использования опыта прошлого разделы экономической истории и истории экономической мысли либо не развивались вообще, либо получали такую выхолощенную суть, которая сводила на нет смысл их разработки. В первую очередь это относится к экономической истории СССР и к истории политической экономии социализма. Подавляющее большинство архивных материалов по работе центральных и местных экономических органов, историческая статистика вплоть до последнего времени были недоступны для исследователей. Нередкими были случаи, когда советские исследователи впервые сталкивались с фактическим материалом по тем или иным периодам экономического развития нашей страны ... в работах западных авторов, которые им надлежало критиковать. Работы многих советских экономистов 20-х и 30-х годов можно было читать, но нельзя было цитировать.

Экономика без истории. Результатом всех этих процессов и явилось современное положение. С одной стороны - очень слабое развитие самой историко-экономической науки, низкий уровень ее преподавания. С другой - общее снижение культуры экономического мышления у научных работников, преподавателей и экономистов-практиков. Специалист, владеющий историко-экономическим материалом даже по своей узкой теме, стал редкой фигурой.

В области политической экономии особенно ярко проявляются догматизм, отрыв в рассуждениях от фактологической базы. Анализ и изложение экономических законов социализма ведутся в отрыве от истории его реального 70-летнего развития. Опыт методологических дискуссий 60-х и особенно 70-х годов показал, что круг фактов, на которые опирались большинство их участников, ограничивался, с одной стороны, приведенными в "Капитале" К. Маркса, а с другой - почерпнутыми из газет и сборников законодательных актов.

Это привело к "высушиванию" теории, вымыванию фактологической основы категорий, которыми оперировали политико-экономы, к превращению теории в искусство расстановки слов. Аппеляция к фактам, к конкретной жизни стала считаться чуть ли не дурным тоном и почти совершенно вытеснилась чисто логическим методом доказательства. Характерно в этом отношении, что когда в середине 70-х годов Л. И. Абалкин попытался вновь утвердить право движения от конкретного к абстрактному в методологии экономической теории^*, это встретило практически единодушное отрицание современников.

^* (Экономические науки. 1974. № 1. С. 21-30; № 2. С. 10-18.)

В высшей школе политическая экономия, лишенная подкрепления в виде истории "народного хозяйства и экономических учений, преподается и усваивается по принципу: "Маркс, Ленин и откровение". Студентам навязывается априорное восприятие положений научных теорий, они не имеют возможности самостоятельно проверить их справедливость на историческом материале или сравнить с альтернативными экономическими концепциями.

Догматический, априорный характер восприятия теории не только не смягчается, но усиливается положением, сложившимся в области критики буржуазных и ревизионистских экономических теорий. Критика начиная с 70-х годов приобрела права "балованного дитяти", чуть ли не единственно актуального раздела историко-экономической науки. Из 66 кандидатских диссертаций, защищенных по специальности "история экономических учений" за 1981-1986 гг., критике современных теорий посвящены 28. Если же говорить о количестве публикаций, то можно смело утверждать, что вплоть до 1988 г. их объем по этой тематике вдвое превосходит все остальные, вместе взятые, по истории народного хозяйства и экономических учений. На этом участке науки группируется и сегодня большая часть специалистов. Нам, однако, представляется, что эффект от их работы сомнителен.

В экономической науке сложилось уродливое разделение труда, когда одни лица развивают положительную теорию по какому-то вопросу, а другие - занимаются критикой соответствующих немарксистских трактовок. При этом критика дается студентам в виде "довеска" к соответствующему разделу учебника, например: "Теория стоимости" - "Критика теорий стоимости буржуазной политической экономии". В оправдание подобного подхода часто ссылаются на авторитет К. Маркса. В самом деле, в работе "К критике политической экономии" Маркс исследует товар и деньги по такой схеме. Но в более поздней и систематической работе - "Капитал" он отказывается от подобного принципа, рассчитывая рассмотреть предшествовавшие ему теории в их цельном виде, с их собственной логикой развития категорий в отдельной книге, прообразом которой является "Теории прибавочной стоимости".

К тому же К. Маркс под критикой политической экономии имел в виду исследование развития политической экономии к определенной системе категорий, дающих строго научную картину капиталистического способа производства - развитие, идущее в основном по линии классической буржуазной политической экономии, одного из теоретических источников марксизма. Категории стоимости, прибавочной стоимости, капитала и т. д. имели в домарксовой буржуазной политической экономии свои прообразы.

Но подходить с той же меркой к анализу современной буржуазной политической экономии представляется бессмысленным. В своих сегодняшних формах эта наука далеко отстоит от марксистской политической экономии как по предмету, методу, так, естественно, и по системе категорий. Скажем, такой вопрос, как теория стоимости, центральный для марксистской политической экономии, представляется малозначительным для школы последователей А. Маршалла, сосредоточивших внимание на детальном исследовании поверхностных явлений рыночной экономики.

Критика должна охватывать закономерности развития целых течений политической экономии и быть, таким образом, разделом истории экономических учений. Критика же воззрений по отдельным вопросам должна быть делом каждого политэконома и предварять его собственные, положительные исследования^*.

^* (Разумеется, в данном случае мы должны понимать задачу научной критики не как "разгром любой ценой" всех положений и аргументов анализируемого автора, а как спокойное, непредвзятое исследование, выявляющее как сильные (которые надо развивать), так и слабые стороны концепции.)

Отрыв от историко-экономической базы отрицательно сказался и на состоянии конкретно-экономических дисциплин. Подавляющее большинство их не дает студентам представления об историческом развитии своего предмета. Ограниченное рамками дня сегодняшнего преподавание этих дисциплин не дает возможности заглянуть в день завтрашний: подготовка специалиста часто сводится к привитию навыков работы в нормативно-правовых рамках существующего хозяйственного механизма. Выпускника вуза по многим общеэкономическим и инженерно-экономическим специальностям можно назвать частичным экономистом: в большей или меньшей степени он готов работать только в рамках заученной системы инструкций, нормативных актов и форм отчетности. К какой-либо ломке хозяйственного механизма такой экономист неподготовлен. Чтобы выпускать экономистов, готовых работать в условиях перестройки, необходимо коренным образом перестроить сложившееся отношение к историко-экономической проблематике не только в рамках соответствующих общих курсов, но и на уровне специальных дисциплин.

Очевидно, что если в курсах экономики промышленности или экономики сельского хозяйства берется в расчет только существующий хозяйственный механизм вне исторического контекста его формирования, то в результате эти специалисты будут давать рекомендации действовать по шаблону. Между тем сегодняшние крупномасштабные реформы в управлении экономикой требуют специалистов, мышление которых должно быть свободно от догматизма, они должны быть способны принимать самостоятельные решения, в том числе социально-экономического характера. Для этого они должны владеть не только современными методами количественного анализа и моделирования экономических процессов, но и экономической культурой, историческим опытом такого анализа.

Такая постановка требует и проведения новых научных исследований в области истории организации труда, истории развития производительных сил во взаимодействии всех их элементов. Необходимо изучать особенности развития отдельных стран и регионов, включая историю народного хозяйства республик, крупных экономических районов СССР и др.

От какого наследства мы отказываемся? "Наследственные болезни" историко-экономической науки в СССР можно подразделить на три разряда.

Первый - пороки, органически вытекающие из того уродливого соотношения идеологической и практической функций, которое было характерно для советского обществоведения в целом. Применительно к истории народного хозяйства - это идеологическая заданность выводов исследований, апология настоящего и безальтернативность. Применительно к истории экономических учений - культовый подход и его оборотная сторона - обезличенность.

Механизм "примата идеологии" отчетливо просматривается в соотношении истории КПСС и историко-экономических предметов в образовании студентов-экономистов. Первая дисциплина явно навязывает априорные, по сути дела, политические оценки, которые выступают как предпосылка экономической истории и истории экономической мысли. Так, авторам учебников 50-80-х годов заранее известно, чья платформа - Сталина или Бухарина - справедлива, а чья является отклонением от "генеральной линии", чьи взгляды - Чаянова или его критиков - правильны... Оценки, таким образом, выставляются до анализа, и сам анализ в этих условиях превращается в подбор "нужных" аргументов. Под лозунгом "партийности науки" в данном случае скрывается чистая апологетика.

Другой формой той же апологетики настоящего как лучшего является безальтернативность как решающий принцип экономической истории. Рассматривается лишь цепь действительно произошедших событий: любой исторический поворот выглядит в этой схеме как предопределенный. Фактически ни один научный труд, тем более ни один учебник не содержат вопроса: "А что было бы, если..." События отечественной истории - петровские реформы, отмена крепостного права, революции 1917 г., "военный коммунизм" и нэп, индустриализация и коллективизация подаются читателю как единственно возможный путь развития социально-экономических сил в истории нашей Родины. История экономики приобретает телеологический характер: накапливающиеся изменения производительных сил и экономических отношений не могут не привести к искомому результату. Такая экономическая история, понятно, не нуждается ни в персонификации, выявлении действовавших лиц, ни во взаимодействии с "субъективной" своей стороной - историей экономических учений. Люди здесь лишь тени объективных законов, не действующие лица, а исполнители.

Описательная история, история без альтернатив, без "звездных часов выбора" для ее субъектов имеет сомнительную ценность. На ее примере ничему нельзя научиться: ведь прошедшие события не повторяются, а предсказать будущее с абсолютной точностью невозможно. Иное дело история альтернатив: любую историческую ситуацию она исследует как "пучок возможностей", реализация каждой из которых зависит от конкретных соотношений объективных и субъективных факторов.

Сегодня много говорят об альтернативе "Сталин - Бухарин". Но довоенный период экономической истории СССР заключает в себе длинный ряд ситуаций выбора: к чему привела бы, например, практическая реализация программы Троцкого в середине 20-х годов. Что представляло бы сельское хозяйство нашей страны в случае материализации экономической теории школы Чаянова? Ответ на такие вопросы требует перехода на уровень теоретического синтеза "объективной" и "субъективной" сторон экономической истории.

Проявления культового подхода в истории экономических учениц на сегодняшний день таковы:

- явная деформация структуры учебных курсов, создающая впечатление, что на протяжении 40-х годов XIX - 20-х годов XX вв. политическая экономия развивалась исключительно в трудах К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина. Остальные экономисты либо низводятся до роли популяризаторов и защитников ортодоксальной марксистской теории (П. Лафарг, К. Каутский в первый период своей деятельности, Г. В. Плеханов, А. Бебель), либо, если это невозможно, как в случае с Р. Гильфердингом, упор делается на ошибочных и недостаточно разработанных моментах их теорий;

- последующий период (начиная с середины 20-х годов) развития марксистской экономической мысли практически полностью обезличен. Как известно, суть культового подхода - положение, что наука развивается исключительно классиками. В условиях отсутствия кандидатов на эту должность после разоблачения культа личности Сталина на роль "классики" выдвигаются документы КПСС и Советского государства. Возникает парадоксальная ситуация: работы "отдельных экономистов" рассматриваются в учебных курсах и научных работах как популяризация, конкретизация и дальнейшее развитие "коллективно выработанных" идей (процесс формирования которых анонимен и носит черты бюрократической таинственности и на самом деле). Обезличенность "руководящего знания" выступает таким образом как перезрелая, иррациональная форма существования культа.

Поскольку культовый подход претендует на владение абсолютной, однозначной истиной, его закономерным следствием является изгнание самого понятия научной школы. Существование и взаимодействие нескольких школ в политической экономии социализма игнорируется двумя путями: либо замалчиванием существенных, системных различий, либо отнесением идей соперничающей школы за рамки марксизма. В результате из истории политической экономии исчезает картина живого поиска истины, творческих дискуссий. Всякая полемика в рамках марксистской политической экономии в период до 50-х годов однозначно изображается как борьба "твердых марксистов" (по возможности, ни в чем не заблуждавшихся) с отступниками, ревизионистами, фальсификаторами всех мастей. Создается картина однолинейного, безальтернативного развития экономической мысли, которая не отвечает исторической правде и способна лишь отвратить студента от истории.

Рецидив подобного мышления можно наблюдать в "перестроечной" литературе. Непреодоленное наслоение культового подхода проявляется в многочисленных попытках представить негативные стороны развития социализма как исключительно результат деформации классических представлений К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина о социализме, а возвращение к этим представлениям - как залог решения чуть ли не всех современных проблем. Культовое мышление может "оборачиваться": бывшее черное становится белым, и наоборот. Сегодняшние выступления публицистов, да и многих экономистов-теоретиков грешат таким "облегченным" подходом. Например, взгляды многих экономистов 20-х годов однозначно отвергавшиеся ранее как антисоциалистические, нередко представляются теперь в качестве единственной истины, отступление от которой привело к деформации социализма. Все это - подсознательные попытки восстановить привычную канву преемственности "теоретических авторитетов" от К. Маркса до наших дней.

Болезни "первого рода" устранимы и устраняются по мере снятия идеологических шор с историко-экономической науки, ликвидации политических препятствий развитию обществоведения. Они носят внешний по отношению к саморазвитию науки характер, хотя, надо признать, диффузия "политических императивов" в саму науку, в сознание ее деятелей продолжалась очень долго и зашла очень глубоко. Процесс расставания с подобными "принципами" происходит очень болезненно, нередко связан с личными трагедиями их носителей... Тем не менее мы должны пройти этот путь до конца.

Второй раздел "наследственных болезней" есть пороки методологии. Это отрыв от историко-экономической науки источников и очень серьезное отставание в методах исследования. В настоящее время подавляющая масса исследователей не имеет навыка работы с исторической статистикой, архивными материалами, не обладает какой-либо источниковедческой базой.

Источниковедения экономической науки как дисциплины, как научной школы в СССР не существует. Длительный период (30-е - середина 80-х годов) работы на основе "дозволенной начальством" информации привел к тому, что утерян сам принцип критического подхода к источнику: любой, попавший в руки исследователей материал автоматически воспринимается как достаточный. Здесь нужно просто "пойти на выучку" к гражданским историкам.

Отставание в методах и приемах исследования особенно ярко видно на фоне современной западной историко-экономической науки. Последняя давно перешла от разговоров об исторических альтернативах к их моделированию, от "странового" подхода к изучению глобальных процессов экономического развития на основе широкого использования исторической статистики и математических методов анализа прошлого и построения моделей "несостоявшегося будущего".

Ликвидация этих пробелов предусматривает не только "открытие фондов", но и радикальные меры по "повышению квалификации" действующих и будущих отечественных специалистов. Необходимо в короткие сроки овладеть методологическим арсеналом, накопленным мировой историко-экономической наукой. Правилом должны стать стажировки в основных зарубежных научных центрах; библиотеки СССР должны получать все выходящие за рубежом историко-экономические издания (сейчас не выписывают даже половины). Без этого нам не преодолеть провинциального характера наших историко-экономических исследований.

Третья группа "болезней" - это, скорее, внешние проявления перечисленных выше "внутренних заболеваний"; национальная замкнутость, оторванность от единого международного процесса развития науки; полное неумение вести конструктивный диалог как с зарубежными, так и с отечественными оппонентами (отсюда наблюдающиеся в последнее время скачки от разрушительной критики к комплиментарности, и наоборот); коренной разрыв между историей народного хозяйства и историей экономических учений и как научными направлениями и как учебными дисциплинами.

Недостатки этого рода исчезнут лишь при устранении недостатков первого и второго рода: "лечить" их сами по себе - бессмысленно.

Вспыхнувший сегодня в обществе интерес к историко-экономической проблематике - явление, надо надеяться, не преходящее. Без возрождения экономической истории экономическая теория не сможет по-настоящему "встать на ноги", выйти из кризисного состояния.

Тем не менее пока что лидерство в постановке и разработке актуальных проблем "объективной" и "субъективной" экономической истории нашей страны прочно удерживает публицистика. В этом качестве возникают сегодня не только и не столько журналисты и литераторы; страна зачитывается произведениями профессионалов-теоретиков, обратившихся к исторической теме. Происходит возрождение утраченного исторического сознания советских экономистов.

Но обращению теоретика или публициста к истории присуща одна особенность, не учитывать которую опасно. Теоретик (а тем более журналист) идет в историю со сложившимися представлениями о том, что "хорошо", а что "плохо", он отталкивается от своей точки зрения на настоящее, как бы проецирует настоящее в прошлое. Его внимание привлечено в первую очередь к фактам, "работающим" на его собственную версию, а модели исторических событий и процессов строятся по прямой аналогии с настоящим. Все это - вполне "законные" и более того - плодотворные методы исторического исследования. Но они могут существенно исказить картину прошлого, если будут еще некоторое время преобладать над собственно работой историков.

Историк-профессионал, в отличие от теоретика (историка-"дилетанта") - раб своего предмета. Он идет от истории к современности, а не наоборот. Конечно, и историк живет в настоящем и разделяет сегодняшние теории и предубеждения, но его подход к своему предмету - комплексный, он изучает процессы в их исторической конкретности, в неповторимых обстоятельствах их формирования и течения. Наконец, профессиональный историк в идеале вооружен несравненно лучше теоретика, обратившегося к истории, располагает большим массивом фактов, способен критически подходить к источникам и т. д.

Проблемы перестройки преподавания. Сегодня созданы организационные предпосылки для развития" научных исследований и подъема уровня преподавания историко-экономических дисциплин в высшей экономической школе.

Во-первых. Вопрос содержания курсов. На сегодня самые актуальные и интересные для студента разделы науки проходятся "вскользь": это прежде всего история политической экономии социализма и советской экономической мысли в целом.

Многие вопросы содержания преподавания историко-экономических дисциплин упираются в отсутствие или слабость их научной разработки. К таким разделам, как ни странно, сегодня относятся развитые когда-то в нашей стране история домарксовой экономической мысли и история русской и в целом отечественной экономической мысли. Количество специалистов, работающих по этим направлениям, не превышает количества пальцев на одной руке. Наступает разрыв между научной разработкой и преподаванием: целые разделы учебников и учебных пособий пишутся преподавателями, научные интересы которых лежат в другой области. В результате эти разделы фактически переписываются со старых учебников и научных трудов, причем иногда возникает эффект "испорченного телефона".

Крайне слабо, формально изучается и история развития экономики СССР, проблемы изменения ее хозяйственного механизма. О преподавании истории отдельных отраслей экономики, труда, финансов пока нет и речи. Между тем именно адаптированные для нужд подготовки экономистов конкретных специальностей курсы истории народного хозяйства и экономических учений и соответствующие спецкурсы нужны в первую очередь. В историко-экономических исследованиях в ближайшей перспективе необходимо обобщить накопленный опыт по совершенствованию хозяйственного механизма в довоенные годы, в послевоенный период, при подготовке хозяйственной реформы 1965 г., по созданию объединений и другим крупным мероприятиям в области планирования, управления и материального стимулирования производства, не получивших, к сожалению, в застойные годы последовательной и глубокой реализации.

Исследования в области истории народного хозяйства предполагают также наличие прочной статистической базы, которая, к сожалению, страдает большими недостатками, что не раз отмечалось в печати. На Всесоюзном совещании заведующих кафедрами общественных наук справедливо ставился вопрос о более широком доступе обществоведов к статистическим и архивным материалам.

Следует поставить вопрос и о персонификации экономической истории СССР (как и экономической истории в целом). Это не только позволит восстановить справедливость по отношению ко многим деятелям в нашей экономике, причастных к разработке и проведению в жизнь структурных изменений в народном хозяйстве и реформ хозяйственного механизма, но и создаст возможность увязки в преподавании проблем экономической политики и объективного экономического развития.

Требует перестройки и преподавание истории буржуазной политической экономии. Необходимо преодолеть установку на заранее заданное отрицание всякой научной значимости теорий западных экономистов. В. И. Ленин писал, что буржуазные профессоры, которым ни в коем случае нельзя доверяться в общих вопросах, т. е. в описании общей картины и направленности экономического развития, способны дать ценные конкретные теоретические результаты^*. Долгое время это трактовалось в том смысле, что буржуазная экономическая наука способна только собирать фактические данные, но любое ее теоретическое построение заведомо апологетично и лживо. Между тем В. И. Ленин, отрицательно характеризуя буржуазных ученых, говорил именно об их "общей теории". Странно было бы предполагать, что политическая экономия на Западе может существовать как наука с однозначно "идеологическими" целями и не выполняет практическую, прогностическую функцию для класса буржуазии. Например, современная микроэкономическая теория (теория рынка и теория фирмы), заложенная А. Маршаллом, в рамках своего ограниченного предмета (функционирование отдельного рынка с заранее заданными параметрами) имеет несомненно научный характер.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 363.)

От критики, построенной главным образом на противопоставлении научных результатов и методов исследования марксистской и буржуазной политической экономии, необходимо (и в научных разработках, и в преподавании) перейти к такому построению критической истории буржуазной экономической мысли, когда развитие последней рассматривается в связи с практическими и идеологическими потребностями самого класса капиталистов. Это позволит выделить элементы реального приращения научного знания в рамках буржуазной политической экономии, а также перейти от теории "перманентного" кризиса буржуазной политической экономии, имеющего сомнительную практическую ценность, к более реалистической теории, выделяющей стадии развития этой науки.

Во-вторых, вопрос объема и форм преподавания историко-экономических дисциплин. Историю нельзя "ужать" до 36 аудиторных часов лекций или 20 печатных листов учебника. Тогда это уже не будет история, а набор априорных, не подкрепленных фактами теоретических обобщений. Студент, изучающий экономическую историю и историю экономических учений, должен научиться делать самостоятельные выводы на основе исторического материала. Для этого надо изучать первоисточники, разбирать альтернативные точки зрения. Разумеется, учебные планы экономических специальностей не безграничны. С учетом этого преподавание историко-экономических предметов должно быть ориентировано на самостоятельную (аудиторную в рамках семинарских занятий и внеаудиторную) работу студентов. Лекции должны не пересказывать содержание учебных пособий, а носить обзорный характер, знакомить студентов с современным уровнем разработки проблемы и имеющимися точками зрения.

Переход к такому типу преподавания требует подготовки качественно новых программ и учебных пособий по этим программам. Необходимо также широкое издание использующихся в учебном курсе произведений экономистов прошлого и документов экономической истории.

В-третьих, вопрос преподавательских кадров. Закрытие многих кафедр истории народного хозяйства и экономической мысли и резкое сокращение учебных курсов привели, с одной стороны, к тому, что многие квалифицированные специалисты по этим дисциплинам преподают политическую экономию и другие неисторические дисциплины, так как просто не могут найти работу по специальности, а с другой - историко-экономические предметы преподают нередко люди без базового образования. Многие преподаватели историко-экономических дисциплин не ведут научной работы по данной тематике. Низкий уровень преподавания историко-экономических дисциплин во многих вузах страны обусловливается и отсутствием базовых кафедр: преподаватели этих предметов входят в состав непрофильных кафедр: планирования, экономики промышленности, политической экономии (последнее представляет, - по нашему мнению, наименьшее зло).

Для обеспечения преподавания историко-экономических дисциплин на новом, высоком научном и методическом уровне представляется необходимым: переход к систематической подготовке научно-педагогических кадров по истории народного хозяйства и экономических учений, организация регулярной переподготовки действующего корпуса преподавателей на базе ИПК Московского и Ленинградского университетов и путем стажировок на головных кафедрах, организация на всех экономических факультетах университетов базовых кафедр истории народного хозяйства и экономических учений. Именно кафедра, объединяющая специалистов и координирующая их научную и учебно-методическую работу, способна стать первичной ячейкой возрождения историко-экономического подхода в высшей экономической школе.

Расширить информационную базу исследований и преподавания. Нам представляется, что на сегодняшний день главное условие перестройки историко-экономических дисциплин - это радикальное обновление и расширение их информационной базы. Любые, самые смелые попытки "расставания с прошлым" так и останутся на уровне гипотетических постановок или исторической публицистики, если не будут опираться на исторические факты. Любые методологические новации рискуют оставаться "изобретением деревянного велосипеда", если не будет устранен информационный барьер между советской и мировой историко-экономической наукой.

Можно выделить ряд направлений такой работы.

1. Необходимо не только формально открыть архивы, но и провести первичную работу по их упорядочению и классификации, чтобы исследователь мог ими пользоваться. На сегодня состояние архивного дела в стране не позволяет сколько-нибудь удовлетворительно использовать даже ту информацию, к которой имеется доступ. В рамках работы по перестройке советских архивов необходимо создать хотя бы небольшое научно-практическое подразделение по источниковедению историко-экономических наук.

2. Основные работы, опубликованные в XIX - начале XX вв., первоисточники по истории народного хозяйства и экономических учений сегодня сосредоточены в Москве, Ленинграде и еще нескольких старых университетских центрах. Необходимо принять общегосударственную библиотечную программу размножения (всевозможными путями) приоритетного списка такой литературы из 200-300 названий с тем, чтобы она имелась хотя бы в 1-2 экземплярах в вузовских и областных библиотеках.

3. Публикация книг в серии "Экономическое наследие" в настоящее время ограничена 3-4 изданиями в год.

Необходимо разработать межиздательскую программу выпуска этой серии, в которой могут принять участие центральные и местные издательства. Сформированный же при издательстве "Экономика" Научно-редакционный совет по экономическому наследию мог бы в этом случае стать органом Госкомиздата.

4. Надо разрушить "китайскую стену" между нашими специалистами, особенно работающими на периферии, и зарубежной историко-экономической литературой. Для этого необходимо крупнейшим библиотекам выделить валюту для подписки на все выходящие за рубежом журналы по истории народного хозяйства и истории политической экономии. ИНИОН АН СССР должен периодически выпускать информационные (реферативные) сборники на эту тему, а в перспективе - реферативный журнал.

5. Стимулировать серьезные научные исследования по истории народного хозяйства и экономической мысли может только перспектива их публикации. В последние два года и журналы, и издательства проявляют интерес к историко-экономическим работам. Но нельзя не обратить внимания на тот факт, что "заказываются" только статьи и монографии, посвященные советской экономической истории и экономической мысли 20-30-х годов. Многие серьезные исследования, не укладывающиеся в эту тематику, и сегодня остаются за бортом.

Наличие специального журнала позволит развивать историко-экономическую науку по всем направлениям, публиковать работы, актуальность которых сегодня очевидна только для специалистов, а завтра может стать таковой и для широкой научной общественности.

Ежегодник, с первым выпуском которого Вы сегодня знакомитесь, представляется нам прообразом такого журнала.