Антон Арнаутов: «Мы оказались на переломе эпох, и это заводит»
Мир меняется, турбулентность охватила все сферы нашей жизни. Иногда успеваешь подготовиться, иногда накрывает лавиной. Как поймать тренд в банковском финтехе и медиа, как относиться к конкуренции, как подготовить детей к жизни — об этом мы поговорили с главным редактором портала Bankir.ru Антоном Арнаутовым.
— Вы в финансовой журналистике давно, но именно в последние четыре года стали знаковой фигурой, начав писать о банковском финтехе сначала на сайте FutureBanking, потом на Rebanking. Также вы организовали серию конференций — FinNext, FinInternet, FinBranche. Теперь это уже мощное течение, практически вся финансовая пресса пишет о финтехе. Как вам удалось стать первым?
— На самом деле я самозванец, непрофессионал и не вполне журналист. Хотя у меня филологическое образование: когда-то давно окончил Университет имени Патриса Лумумбы ордена Дружбы народов по специальности «преподаватель русского как иностранного, переводчик с арабского языка». В банковскую журналистику пришел из рекламы и маркетинга, я барыга рыночный (смеется).
На каком-то этапе работы в финансовых медиа я стал понимать, что выходящие в журналах статьи меня не удовлетворяют. Мне казалось, что все это не о том, лично мне не интересно и не соответствует происходящему в мире, в банкинге. В тот период мало кто задумывался, что то, что печатается про современные технологии, должно быть еще и интересно. Кто-то платил деньги, кто-то печатал, но о том, что это можно еще и читать, думали немногие.
Когда стало понятно, что интересные для меня темы в существующих медиа не слишком востребованы, а склонности к писанию все же имеются, я создал свой блог FutureBanking. Помню, как в зимние каникулы без единого гвоздя вколачивал его в WordPress. Однажды на каком-то ивенте со страхом подошел к Виктору Орловскому из Сбербанка и попросил у него интервью.
Не то чтобы я придумал проект и стал его реализовывать. Просто стал писать о том, что мне интересно, пытался в этом разобраться. Начал с совсем узкой темы, которая в результате оказалась бесперспективной — банки в соцсетях. Потом это превратилось в тематику финтеха. Тогда, четыре года назад, было не очевидно, что финтех станет такой массовой манией.
— Почему же банковский финтех все-таки взлетел?
— Это очень любопытная ситуация. Банки ведь довольно отсталые, если сравнивать с телекомами или ретейлом, например. Такая законсервированная сфера человеческой деятельности в силу того, что деньги любят осторожность и тишину. И когда весь мир рванул в цифровую революцию, банки спокойно на это взирали. Момент цифрового грехопадения сильно оттягивался, и вот, наконец, настал перелом. Долго сдерживаемый процесс диджитализации стал быстрым, необратимым. Оказалось, что у банков нет монополии. Несмотря на все их лицензии, приходит масса народу и начинает, не спрося у регулятора, заниматься денежными переводами, кредитовать, изобретать непонятные валюты, которые неизвестно чем обеспечиваются. И люди всем этим пользуются, иногда более охотно, чем услугами самих банков. А я революционер в душе, мне этот кипеж ужасно нравился.
— Как складывалась ваша жизнь до финансовой журналистики?
— Я из поколения, попавшего на самый перелом. Университет оканчивал в 1987 году, рабочую жизнь начинал совсем в другой эпохе. Меня изрядно помотало волнами перемен. Не понимаю людей, которые с каким-то драматизмом говорят о «страшных 90-х». В моей жизни это было очень интересное время. После института успел поработать в международном отделе ЦК КПСС в секторе Ближнего Востока. Это была мечта любого студента-карьериста. И тут под ногами земля начала очень бурно шевелиться. Подоспели первые свободные выборы, еще в Верховный совет СССР. Кстати, у нас по округу избирался Павел Алексеевич Медведев. Я был одним из армии его помощников. Потом сам стал депутатом Черемушкинского районного совета народных депутатов. Первые несколько месяцев мы вырабатывали регламент в страшных боях. Потом нас разогнали. Параллельно занимался тем, чем занимались очень многие: были свои маленькие магазинчики, были грузовые машины, которые стояли в Лужниках и на Черкизоне, чем-то торговали. Не буду описывать все перипетии сюжета, но я понял, что торговля не совсем мое, потому что меня все время облапошивали. Не крупно, не так чтобы прибили. Но процесс был бурный, а результата не было. Потом меня притянуло к более интеллектуальному рекламному бизнесу, удалось создать собственное небольшое агентство, так я и узнал, что есть реклама и маркетинг. Со временем попал в сферу, связанную с банками. Чем только не занимался: и директ-маркетингом и брейнстормами по стратегии коммуникаций.
— Мы все сейчас работаем на падающем рынке. Трудно ли привлечь аудиторию?
— Это счастливые люди думают, что они оказались на падающем рынке. Это не просто падающий рынок. Нашему поколению особенно везет, мы переживаем очередной глобальный перелом, глобальную трансформацию медиа. Эпоха бумажных изданий уходит в прошлое. А с цифровыми все пока непонятно. Теоретики только начинают осмысливать поведение потребителя, как оно меняется. Проблемы в медиа связаны вовсе не с финансовыми трудностями в стране, эта сфера приняла первый удар диджитализации.
Ведь что получается? Можно делать прекрасный мультимедийный контент, интерактивный, с гиперссылками. Одна проблема — за него никто не готов платить, в Интернете привыкли, что все бесплатно. Пользователи сами генерят контент.
Это раньше все было сакрально. Был главный редактор, у него кабинет с кожаным креслом, помощники, сотрудники, которые набирали шрифт, закладывали бумагу в печатные машины. Работало правило: хочешь попасть в медиа — плати. Теперь любой открывает телефон, включает планшет — и делает свое медиа. Лет пять назад вы приходили на конференцию, вам выдавали журнал. И у вас выбора не было — или журнал листать, или президиум разглядывать. А сейчас в телефоне весь мир: ФБ, политика, экономика, подруга фото с Кипра прислала… И мы со всем этим конкурируем.
— Какие открытия в новой для вас сфере были самыми яркими?
— Наверное, то, что поведение читательской аудитории абсолютно непредсказуемо. Никогда не знаешь, какая публикация выстрелит.
— Какой выход вы видите?
— Мне кажется, некая возможность ответа для медиа — это принцип блоговости. Нужно подбирать сообщество авторов, абсолютно разных. Неизвестно, что понравится читателю, поэтому ты пытаешься дать возможности для разных стилей, разных мыслей и стремишься понять, куда это все плывет. С чисто профессиональной точки зрения это ужасно интересно. Хорошо, что наши акционеры это понимают и поддерживают.
— То есть сплошное творчество?
— Мне было очень трудно подбирать людей, готовых работать в условиях такой экстремальной демократии. Это миф, что люди любят свободу, они ее боятся. И нелегко найти тех, кто реально готов принять ответственность. Каждый редактор в нашей редакции должен сам решать, что интересно, что неинтересно, каких авторов, блогеров привлекать. Это шок. Люди, которые соглашаются на это, все равно внутренне не всегда оказываются к этому готовы, они ждут указаний. Очень рад, что сейчас команда сформировалась и у нас есть общее видение.
— У вас есть какой-нибудь KPI?
— Конечно. Наш проект, как и любой другой, должен быть прибыльным, а для этого нужно, чтобы рекламодатели — те, кто голосуют деньгами, — ощущали ценность нашей площадки. Главное — сделать переход от «давайте напечатаем, чтобы было» к «давайте сделаем так, чтобы нас прочитали». Да, очень важны читаемость, лайки в ФБ, статистика «Медиаметрикса». Но посещаемость — не единственный критерий. Очень важно, чтобы на сайт заходили «цифровые банкиры» — те, кто определяют будущее отрасли, — а их всего несколько сотен человек. Как их отследить? Только через обратную связь.
Эта аудитория дает в результате рекламную поддержку, если мы читаемы и популярны. Если через нас можно донести важные идеи, то постепенно серьезные клиенты, вендоры начинают разворот в нашу сторону.
— Хотели бы работать в больших структурах, делающих реальное дело?
— Я думаю, мне уже лет не хватит. Здесь, в небольшом бизнесе, можно гораздо быстрее добиться заметного результата. Я в какой-то степени пассионарий, у меня есть видение, и я хочу его реализовать. А в больших структурах придется исполнять множество совсем других функций.
Ведь в чем проблема с крупными компаниями в мире и особенно у нас? Они живы своей корпоративной культурой, охраняющей, сберегающей, консервирующей и жесткой… Такая система хороша, когда нужно обеспечивать непрерывность процесса. А нас угораздило угодить в то время, когда вокруг быстро все меняется. Поэтому на Западе возникла субкультура стартапов, проектных команд, молодых компаний, на свой страх и риск разрабатывающих те или иные решения. Потом уже приходит поддержка, венчурная инфраструктура, появляются все эти акселераторы, инкубаторы, которые из кипящего творческого бульона выбирают самых талантливых. 90% из этих компаний умирает. Но в процессе их умирания появляется знание — почему не сработало. И эти знания социума накапливаются. Есть такая фраза, описывающая инновации, — «Делай быстро. Проваливайся. Начинай снова».
Сейчас у нас ЦБ активно интересуется инновациями. И вдруг я слышу этот лозунг от них на конференции. На слове «проваливайся» я чуть со стула не упал. Представил себе, как регулятор делает быстро, проваливается! И «Сбер», например! Никто не простит Герману Оскаровичу ошибки. Большая структура по определению должна бояться ошибок. Она слишком огромная, поломаться может. А вот для того, чтобы совершать ошибки и приобретать опыт, как раз и существуют небольшие компании.
— То есть мухи отдельно от котлет?
— Не совсем. Кипящая среда инновационных малых предприятий хороша не только тем, что из нее выстреливают идеи, меняющие мир. Она полезна большим компаниям, потому что они могут за всем этим наблюдать, выбирая лучшее и не совершая этих ошибок.
Но и это еще не все! Именно в тот момент, когда мейджоры сидят и выбирают стартапы как наложниц на невольничьем рынке, возникает и обратный эффект — они сами подпитываются инновационными идеями и заражаются этой культурой. Они начинают и между собой общаться по-другому. Одно дело, когда условный «Росгосстрах» приходит на переговоры к условному ВТБ, и совсем другое, когда они собрались вместе слушать всякие безумные стартапы, тут их тоже охватывает священное безумие и толкает изобретать новое.
— Как вы видите свою роль в этом процессе?
— Я понимаю, как развитию инноваций в России можно помочь. Я фанат финтеха, я знаю, что эта цифровая волна все равно нас настигнет. Трансформация произойдет, и мне хочется, чтобы это случилось максимально более цивилизованно для потребителя. Можно попытаться бороться, скажем, с генетикой, отрицать физику, химию, но это не поможет.
Мне хочется, чтобы наш рынок развивался наиболее эффективно. Осваивая лучшее из мировых наработок, адаптируя их к российской действительности. Мечтаю о введении, наконец, удаленной идентификации. Нерешенность этого вопроса — преграда на пути развития всего рынка.
Я также переживаю за развитие малого бизнеса. Хочется предложить ему всякие полезные сервисы — например, mPOS (мобильный эквайринг — FP), но все упирается в сложности с фискализацией. Хочу помогать этому рынку тем, что я могу, — публикациями, дискуссиями, конференциями. Например, я стал писать про хакатоны — и их стало больше. Хочется верить, что мои тексты про инновации повлияли и на Банк России.
Еще мы затеяли тему финтех-хаба, такой физической площадки для стартапов. Я уверен, что России она необходима. Это место, где происходит отбор лучших идей, дотачиваются технологии, общаются между собой менеджеры компаний-мейджоров и стартаперы. В последние годы такие хабы стали появляться в ключевых для финтеха странах. А мы чем хуже? Мы же страна чудес. Можем ракету сделать, можем автомат Калашникова, а можем терминал QIWI, например. Есть большие возможности для творчества, и меня это страшно заводит. Хочется влиять на реальность. Главное слово для меня — интересно.
— А если не будем меняться?
— Будем, но уже не мы. Нас отодвинут те, кто сможет измениться.
— Как вы относитесь к тому, что Bankir.ru конкурирует с проектом FutureBanking, со своими же коллегами — порталом Банки.ру?
— Ну это же так прекрасно. Конкуренция вдохновляет. Жизнь хитрая, все рассовывает по каким-то нишам. Вроде мы все одинаковые с виду, но каждый вкладывает свое содержание, находит свой угол зрения. Нынешние FutureBanking и FinNext не такие, как те, что делал я. Не лучше и не хуже, просто они идут своим путем. Это отлично. Грустно только, что финтех, о котором мы пишем, в России не такой большой, чтобы на всех хватало материала. На все форумы не хватает стартапов.
Меня очень радует, что проекты, которые я начинал, живут. Значит, я придумал что-то стоящее. Всегда настораживает, когда человек говорит: я столько придумал полезного, жаль, что все это умерло.
— Как ваше видение мира влияет на воспитание детей?
— С детьми все очень сложно, потому что непонятно, в какой реальности они будут жить. Очевидно одно: что время, когда вступит во взрослую жизнь мой десятилетний сын, будет отличаться от нынешнего не меньше, чем наша юность в СССР. Я не пытаюсь его специально чему-то учить, он все равно видит, как я живу. Главный принцип воспитания детей — нельзя пытаться запихнуть в их маленькую жизнь все занятия в мире и непрерывно их образовывать. Ребенок должен иметь возможность посмотреть в окно, погонять мяч, потому что в это время происходит нечто очень важное. Мне кажется, что родители, таскающие детей с кружка тригонометрии на уроки фигурного катания, воруют у них жизнь. Взваливают на них свои нереализованные задачи и комплексы. Ребенок не готовится к жизни, он живет здесь и сейчас. Ему нужно время для осмысления, для лени, для общения с друзьями.
И, как ни странно, вроде я диджитал, но до последнего стараюсь ограничивать общение ребенка с гаджетами. Не запретами, нет, а предложением альтернативы. Горные лыжи, серфинг, водные лыжи, детский лагерь в Карелии… а еще у нас байдарка есть, мы просто едем с палаткой на Волгу или еще куда-нибудь. Проблема современного поколения детей — привычка к виртуальной среде, которая сильно отличается от реальной. Ребенок должен сформироваться как человек, живущий в реальном мире: должен знать, что огонь горячий, что собака кусается, что палку нельзя сломать двумя пальцами.